Неправильное воспитание Кэмерон Пост - [97]

– В звукозаписи нет ничего загадочного. – Джейн направилась к нам, осторожно обходя свои посадки. – Это вполне очевидный процесс.

– Ну разумеется, – буркнул Адам. – И ты все об этом знаешь.

– Знаю, – Джейн взяла нас обоих под руку и повела к плантации, – но объяснять не стану, потому что сейчас не время. Мы пришли сюда снимать урожай.

Следующий час или около того она показывала нам, как обрывать налившиеся соком зеленые бутоны, чтобы не повредить их, и как нужно оборачивать их в клочки коричневой бумаги, которые совсем недавно были бумажными пакетами, позаимствованными на кухне. Она со знанием дела рассказывала о текстуре и оттенках бутонов, о крошечных нитях, которые, это мне было известно от Джейми, называют просто «рыжие волосы», однако сама Джейн использовала слово «пестики», что было куда точнее.

Словно заправский ботаник, она начала рассуждать о том, как по ним определить оптимальное соотношение каннабидиола и тетрагидроканнабинола, чтобы рассчитать лучшее время снятия урожая, но потом вдруг осеклась и добавила:

– Все это не имеет значения, потому что нам сойдет что угодно, пусть и вполовину не такое сильное, лишь бы продержаться, когда в феврале нас занесет снегом по самые уши.

– Именно, именно, – отозвалась я.

– Точно, точно, – подхватил Адам.

– И вы правы, говоря так, – согласилась с нами Джейн. – Моя щедрость для вас большое благо.

– И это так по-христиански, – сказала я.

– Безусловно. – Она вытянула шею, прищурилась, глядя на солнце, и принялась утирать пот со лба тыльной стороной руки с таким гордым и целеустремленным видом, словно сошла с тронутой временем фотографии, запечатлевшей первую поселенку Дикого Запада, которая явилась обратить дикарей в истинную веру, а не знавшие плуга земли – в плодородные угодья. Только вот вместо маиса и пшеницы она возделывала совсем другие культуры, и на этот раз обращать требовалось ее саму.

Адам помахал перед ней кулаком, в котором была зажата горсть волосистых бутонов размером с мяч для гольфа:

– Не будет ли нам теперь дозволено отведать от твоих благ, о мудрая матушка всего растущего на земле?

Джейн отобрала у него бутоны.

– То, что мы собираем, – нет, – сказала она. – Сперва надо их высушить. Но я пришла подготовленной, как и всегда. Потому что щедрость – мое второе имя.

– И еще художник, – добавила я.

– О да, не забудем художника, – повторил за мной Адам.

– Вы правы, я многолика, – согласилась Джейн, направляясь к купе деревьев. Там она прижалась спиной к дугласовой ели и скользнула по стволу вниз. Устроившись поудобнее, она закатала штаны до колена и отстегнула свой протез, на что в этот раз (она была права) я смотрела без отвращения.

Мы с Адамом расположились рядом и ждали, пока она набьет трубку. Как же хорошо было сидеть там, на ковре из листьев и иголок, в послеполуденный час ранней осенью, затягиваясь косяком. Еще чуть-чуть, и я бы забыла, что свело нас троих вместе, какой грех связывал нас, почему между нами возникла дружба. Джейн захватила несколько маленьких зеленых пакетиков сока, такие дают малышне в саду на полдник, и вяленую говядину. Мы сидели, закусывали этой походной едой и передавали друг другу трубку.

Мы курили в тишине, и это было здорово. В «Обетовании» нам приходилось все время говорить, даже тем, кто исхитрялся не сказать ничего во время этих разговоров. То и дело налетали порывы ветра, и желтые листья целыми пригоршнями падали на землю, пронзенные солнечными лучами.

Вдруг Джейн лениво спросила:

– Ну что, ты уже начала забывать себя? Или еще слишком рано?

Я растянулась на спине, глядя на бесконечные ели и сосны, которые упирались верхушками в самое небо, словно полуоткрытые зеленые зонтики. Когда Адам промолчал, я сменила позу, подтянувшись на локтях, и спросила:

– Это ты мне?

– Ну да, тебе. Адам провел все лето в здешнем лагере, от него уже почти ничего не осталось.

– Что ты хочешь этим сказать?

– «Обетование» умеет лишать человека памяти, – пояснила Джейн. – Даже если сопротивляешься приемчикам Лидии. Все равно ты будто бы растворяешься.

– Ну да, – согласилась я. Теперь я понимала, о чем она, хотя до того мне и в голову не приходило так посмотреть на то, что со мной творилось. – Думаю, я и правда больше не помню какую-то часть.

– Только не принимай на свой счет, – заговорил Адам. – Я сам теперь призрак моей прежней гомосексуальной личности. Представь себе диккенсовского Призрака прошлого, только с моим лицом.

– По-моему, твоя личность никогда не была гомосексуальной, – заметила Джейн.

– Опять ты цепляешься к словам, – застонал Адам. – Ну да, формально нет до сих пор. Я всего лишь воспользовался самым подходящим к случаю термином.

– Обращаясь к сарказму и юмору такого рода, ты поддерживаешь представления о себе как о гомосексуальном подростке. – Я старательно скопировала интонации Лидии. – Возможно, мне придется сообщить об этом кому следует.

– Я не гомосексуальный подросток, – Адам вдруг посерьезнел, – ничего подобного. Я уинкти.

Я раньше видела это слово на его айсберге и давно хотела спросить, что оно значит.

– Что это?

– Человек, у которого две души. – Адам не смотрел на меня, все его внимание было поглощено длинными сосновыми иглами, которые он заплетал в косичку. – Индейцы племени лакота пользуются им, полностью оно звучит как «уинианктека». И оно не значит «гомосексуальный». Это совсем другое.