Неправильное воспитание Кэмерон Пост - [101]

* * *

В «Обетовании» существовало огромное количество правил, многие из которых я регулярно нарушала. Ничего удивительного, что довольно скоро я попалась. По правде, по сравнению с курением конопли, нашими свиданиями с Адамом (мы встречались при первой возможности – на сеновале, в лесу, хотя слишком далеко дело так и не зашло, мы никогда не раздевались полностью) или откровенно наглым, типичным для закоренелого гомосексуала нежеланием принять ту поддержку, которую предлагало мне «Обетование», согрешила я не так уж и серьезно. Но нет. Эрин-викинг сцапала меня, когда я пыталась запихнуть пачку разноцветных отличного качества фломастеров за резинку трусов, чтобы вынести их под одеждой из книжного магазина университета штата Монтана, куда нас завезли перед рок-концертом, организованным обществом студентов-христиан «Крестовый поход студентов».

Конечно, я могла заплатить за фломастеры, но, во-первых, правила «Обетования» запрещали ученикам привозить из дома деньги, а все то, что я получала за дежурства, я тратила на сладости, к тому же платили нам сущий мизер, поэтому потребовалась бы уйма времени, чтобы накопить нужную сумму. Во-вторых, даже если бы я забрала небольшой аванс (что было позволено), любую покупку вместе с чеком следовало показать кому-то из сопровождающих перед выходом из магазина. Меня непременно заставили бы объяснять, зачем мне фломастеры, а это была тайна, ради которой стоило рискнуть. И все бы хорошо, но я не могла знать, что Эрин забредет в отдел товаров для творчества в поисках меня, потому что, видите ли, ей хотелось, чтобы мы «заняли места получше».

– Что ты только что сделала? – спросила она. Я и слова вставить не успела, как она уже почти что кричала: – Ты воруешь. Ты только что украла что-то. Немедленно иди к Рику и скажи ему.

– Я даже из магазина пока не вышла. – Я специально понизила голос, надеясь, что она тоже станет говорить тише. – Пока ты не вынес вещь из торгового зала, это не преступление. Я положу на место. Видишь, все в порядке.

Я вытащила фломастеры и торжественно водрузила их на полку, но она не успокоилась.

– Нет, – заявила она. – Так не пойдет. Ты хотела взять грех на душу, вот что. Тебе нужно пойти и сознаться Рику или Лидии. Я не хочу доносить на тебя, но тебе нужна помощь.

К концу этой маленькой отповеди она едва не плакала, я видела, что ей было тяжело.

– Эрин, ты в самом деле считаешь, что мне нужно сообщить кому-то о пачке фломастеров, которые я даже не вынесла из магазина? Вот же они, стоят на полке? – Я представила, что я – преподобный Рик, и постаралась говорить мягко, но убедительно.

Эрин упрямо затрясла головой, ее кудряшки запрыгали в такт движению, щеки раскраснелись.

– Дурная же вышла бы из меня подруга, если бы я закрыла глаза на твой грех. В Послании к Ефесянам сказано: «Кто крал, вперед не кради, а лучше трудись, делая своими руками полезное, чтобы было из чего уделять нуждающемуся».

– Ну это к нам, девочкам, не относится вроде бы. – Я попробовала выдавить из себя улыбку.

Но Эрин была серьезна. Она упрямо стояла на проходе, скрестив руки на груди прямо над изображением бородатого мускулистого Иисуса, который сгибался под тяжестью креста с надписью «Грехи мира». Футболку эту она носила довольно часто, и я даже запомнила надпись большими красными буквами (шрифт был тот же самый, который использовали в рекламе спортклуба Gold’s Gym) у нее на спине: «God's Gym – открыто 24/7». Я не могла смотреть на ее сияющее праведным гневом лицо, ведь она была убеждена, что действует мне во благо, заботясь о спасении моей души, поэтому я сосредоточилась на руках.

Мимо нас к полкам с масляными красками протиснулась парочка в мешковатых фланелевых рубахах с жирными, спутанными дредами, какие бывают только у белых. Они тоже заметили футболку Эрин.

– Смотри-ка ты, христианское нашествие, – заметил тот, что понеряшливее, своему приятелю.

– О, настоящий крестовый поход, только, увы, без убийств и грабежа, – подхватил второй.

– Зато с дерьмовой музыкой.

Сказано это было нарочно очень громко и с таким расчетом, чтобы мы услышали. У Эрин был такой вид, словно она сейчас заплачет, просто разрыдается.

Я вздохнула и кивнула:

– Ладно, я поговорю с Риком. Но не с Лидией. Пойду и расскажу все Рику.

Она кивнула в ответ и крепко обняла меня. Ее влажная от слез щека прижималась к моей шее, и я могла различить запах дезодоранта.

– Это верное решение, – сказала она.

Мы так и стояли, обнявшись, потому что я не могла отпустить ее, пока она плачет. Я позволила ей себя уговорить только потому, что в противном случае ее заело бы чувство вины, замучило желание поддержать меня и она все равно бы рассказала, хотя потом ей пришлось бы тяжко. К тому же с ней было приятно делить комнату. Она все время болтала о том, о сем, о чем угодно, а мне нравилось слушать это ненавязчивое журчание, не требовавшее ни ответа, ни внимания. Я отлично научилась отключаться, когда мне этого хотелось, и моментально включаться обратно в беседу. Эрин отличалась от Марка Тернера, во всяком случае, так мне казалось. Ее вера была показной, она разыгрывала представление для себя в той же степени, что и для всех остальных. Этого я не понимала и уж точно не собиралась следовать ее примеру, но не могла не оценить настойчивости, с которой она стремилась к исцелению, подчеркивая розовым скрипучим маркером абзац за абзацем в надежде наткнуться на заветные слова, способные убедить ее, что наконец-то она раз и навсегда избавилась от своего греха. Я была не готова к тому, что она спишет меня со счетов, сочтет пропащей душой. Мне хотелось, чтобы она считала, что мы заодно.