Непокорные - [46]

Самойловича отвели в поселок и поместили в КПЗ. В ту ночь лежа на нарах, он чуть не плакал. «Какая нелепость,» казнил он себя. «Если бы не этот карманный воришка, я был бы на пути к завершению моей миссии. Погублены усилия стольких людей. Мое ротозейство всему виной, нельзя было расслабляться. Есть ли выход? Да! Но это не то, о чем инструктировал меня Кравцов. Он посылал меня к высшему эшелону НКВД, к офицерам контрразведки СМЕРШ. Он говорил, что только у них есть воображение и интеллект поверить в мою невероятную информацию и дать ей ход, который приведет к разгрому нацистcкой базы. Но теперь я до них не доберусь. Пойду напролом. Завтра потребую встречу с начальником областного управления НКВД. Что мне скажут?» Однако никто не позвал его ни назавтра, ни послезавтра. В давке душной камеры, в которой нос к носу сидело двадцать с лишним человек, царил постоянный гул, кашлянье, стоны и плач. Стиснутый в углу, еле дыша, но наедине с самим собой и своими страхами, комплексами и сожалениями, Самойлович грыз себя за свою оплошность. Полуголодный, искусанный клопами, без витаминов и свежего воздуха он быстро утратил свой процветающий вид, превратившись в обычного арестанта. Вызвали его только на шестые сутки. Про шпионаж, морзянку на полянке и цыканья зубами на просторах речных волн речи больше не было. Тем не менее на всякий случай следователь, жизнерадостный молодой человек, заглянул Самойловичу в рот, но портативного радиопередатчика там не обнаружил и Ваньку с позором отослали назад в пароходство, тянуть лямку. Cледователя интересовало местонахождение настоящего Тупикова. Замполит нацистcкого лагеря — Сидоров, Петр Кузьмич — он же Вольфганг Петерсен Крамер накануне приезжал в Kангар и без ведома Самойловича рассмотрел его. «Это не Тупиков,» с хорошо разыгранным равнодушием заявил он местному начальству, но не сказал им, что это Самойлович. «Кто ты?» настаивал следователь. «Откуда у тебя документы старшины? Ты его убил? К кому ты шел? Отвечай, падло!» Самойлович знал, что за угрозами последуют пытки и побои. Зачем запираться? Не являлось ли его целью сказать правду? «Хочу сделать важное заявление в письменной форме, гражданин следователь,» вымолвил Самойлович бескровными губами. «Все расскажу. Дело чрезвычайной государственной важности. Вы получите повышение по службе и правительственную награду.» «Какую награду я получу это не твое собачье дело. Так и быть, садись пиши, вот тебе бумага.» Его заперли в отдельной камере, посадили за столик и оставили в покое. Прошел час, другой, третий, наконец он закончил свое объяснение, исписав много страниц. За ним пришли и отвели к тому же следователю. «Почерк у тебя ничего, разборчивый,» прокомментировал служитель закона, разглядывая написанное, и углубился в чтение. Летели минуты, слюнявя пальцы, он переворачивал страницы, хмыкал и с удивлением поглядывал на арестованного. «Ну, ты даешь, не хуже, чем роман «Граф Монте — Кристо». Не ты его, случаем, сочинил?» пошутил он. Самойлович с гордостью улыбнулся — все шло как надо! Следователь наконец закончил чтение и замер, охватив голову руками. «Вышка тебе за это светит, касатик, и ничего другого,» молвил он скрипучим, ржавым голосом, не поднимая глаз от стола. «Никаких доказательств у тебя нет. В твоем заявлении содержится клевета на сотрудников органов внутренних дел, на честных советских людей, на советскую действительность, признание в убийстве старшины Тупикова и в побеге из лагеря.» В мгновение Самойлович был повергнут с небес на землю. Брови его в растерянности поднялись, кожа на лбу собралась морщинками, глаза округлились, а рот приоткрылся. «Я никого не убивал!» «Это покажет следствие. Ты также заявляешь, что оперуполномоченный капитан Хлопков на самом деле Кравцов, лейтенант фашисткой армии. С каких пор у немцев служат офицеры с русскими фамилиями? Заврался ты; будешь за это отвечать.» «У меня было его удостоверение офицера вермахта.» «Ври да не завирайся. Значит ты у него корочку стырил?» «Да нет, он мне ее сам отдал.» Следователь рассмеялся и с презрением покрутил пальцем у виска. «На сегодня достаточно, иди в камеру, помозгуем, что с тобой делать.» Когда конвой увел задержанного, следователь снял трубку и набрал номер, «Тов. Журавлев, вас следователь Сидоров из Кангарского УВД беспокоит. Мы задержали беглого заключенного. Он утверждает, что ИТР номер 620 управляется нацистами из Берлина.» Следователь почтительно внимал возмущенной ругани своего начальника, от усердия у него покраснели щеки и нос. Судя по его учащенному дыханию и испарине на лбу он сам был не рад, что позвонил. «Есть свернуть подлецу шею. Будет исполнено, тов. Журавлев.» Закончив разговор, он позвонил в охрану. «Арестованного Тупикова ко мне в кабинет.» Самойловича привели вновь. Надежда сияла в его глазах. Какой замечательный день! Не иначе как начальство разобралось и вызывает его для дальнейшей беседы! Следователь Сидоров вывел его в коридор. «Вперед, налево, направо, пошел.» Они спустились в подвал. Там было мрачно и холодно и не звука не доносилось снаружи. Низкий оштукатуренный потолок, облупленные бетонные стены, заляпанный рыжими пятнами цементный пол. Самойловичу становилось не по себе. В засаленной зеленой форме с оторванными погонами, понурив голову, с руками назад он молча брел неизвестно куда. Следователь остановился, вынул наган и поразил свою жертву в затылок, потом подошел ближе и, как его учили, произвел контрольный выстрел в висок. Тело страдальца дернулось в смертной агонии и затихло, из головы потекла кровь. Самойлович освободился окончательно и навсегда.