Непокорные - [18]

Фридрих появился внезапно, когда его никто не ждал, поздним утром одного жаркого летнего дня. Недавно пролетела гроза и зеленый лес с грибами, ягодами и дичью, и светлая ширь озера, проглядывающая между стволов огромных сосен, и массивы гранитных скал на берегах купались в насыщенном озоном целебном воздухе. Щебетали птицы, пахло травами, теплый ласковый ветерок лениво шевелил листву деревьев и кустарников. В ослепительно голубом небе плыли кудрявые облака. Только курлыканье лебедей, летящих над водной гладью, разбавляло дивную тишину и спокойствие вокруг. Зинаида Андреевна услышала легкий стук в дверь, который она не могла не спутать ни с чем другим. Такую характерную короткую дробь она помнила со времен их семейной жизни в дореволюционном Петрограде. Неужели это он? Видения счастья забурлили, завихрились и ожили в ее памяти. Сердце ее стало учащенно биться, в ушах зашумело и пересохло в горле. На ходу вытирая полотенцем руки, она выскочила из кухни в прихожую, наспех поправила волосы перед зеркалом и распахнула дверь. На крыльце с фибровым чемоданчиком в руке стоял ее Фридрих. Зинаида Андреевна ахнула в то мгновение, пока она рассматривала его. Как он постарел и пожух! Спина ссутулилась, плечи обвисли, а его когда — то широкое и объемистое тело как будто иссохло и военная форма теперь свободно висела и пузырилась на нем. Но все это было неважно! Радость перехлестывала ее через край; она упала в его объятия, едва слыша его голос и слова любви, так неистово пульсировала кровь в ее ушах. Она не знала сколько стояли они на крыльце, пока не ощутила, что кто то тянет ее за рукав. Матильда Францевна с сияющим лицом вышла на порог. Она тоже хотела приветствовать сына. «Здравствуй, Фритц! Почему ты не предупредил о своем приезде? Мы бы тебя встретили.» «Здравствуй, Мама. Вот приехал как приехал. У меня полно сил. Мне было так интереснее.» «Ты, наверное, устал с дороги, сынок? Иди отдыхай в свою комнату. Там постелено.» Он нетерпеливо отмахнулся. «А где дети? Как они?» «Все здоровы и хорошо учатся. Они сейчас в школе,» Зинаида не знала как услужить мужу. «Хочешь я истоплю баню? У нас есть новые березовые веники. Тебе помочь попариться?» Ее голос зазвенел и поднялся выше на целую октаву; зрачки расширились и потемнели, и дрожь пронзила тело ее от невыносимо сладких воспоминаний. «Ничего, я сам управлюсь,» Фридрих отвел глаза. «Что случилось? Меня стал стесняться?!» неистовая волна ревности охватила Зинаиду. «Если настаиваешь, приходи. Только не испугайся.» Умудренная жизнью Матильда Францевна быстро поняла, что здесь ей не место, и на цыпочках вернулась в дом по хозяйственным и прочим кулинарным надобностям. Услышав громкий разговор, из курятника появилась в черном комбинезоне и резиновых сапогах Наталья, вся облепленная стружками, опилками, пухом и перьями. Она держала корзинку с горкой светло — коричневых яиц. Неловко и смущенно приветствовала она Фридриха, завидуя счастью своей сестры; но все не с руки было задать ему гложущий вопрос — куда же запропастился Григорий? Потоптавшись немного, она пошла умываться и переодеваться.

Прошло несколько часов. В саду под невысокой рябиной на том же месте, что и год назад, женщины собрали стол. Во главе его почетное место занимали Фридрих и Зинаида, оба распаренные, покрасневшие и с мокрыми волосами; они едва умещались на короткой, обшарпанной скамье; на коленях у Фридриха сидела счастливая Аня; Сережа и Борис расположились по бокам, внимая каждому его слову; Матильда Францевна и Наталья были на другой стороне, раскладывая вареную картошку и разливая по тарелкам уху. Выражение восторга при встрече с мужем исчезло с лица Зинаиды Андреевны и теперь вид у супругов был одинаково хмурый и озабоченный. Была ли причиной этому скудость стола — в этот раз Фридрих ничего не привез и даже выпить за возвращение было нечего — или крылось за этим что то другое, сразу сказать было невозможно. После трапезы Фридрих начал серьезный разговор. «Материальное положение у нас неопределенное,» начал он и открыл чемоданчик, который привез с собою. Плотные пачки банкнот в упаковке, занимали все его внутреннее пространство. «Вот это сила,» рот Бориса с восхищением открылся. «Мы богачи!» «Не совсем так,» поправил его отец. «Это кредитные билеты полевого казначейства Северо-Западного фронта, подписанные генералом Юденичем. Каждая купюра имеет достоинство 1000 рублей. Если бы наша армия взяла Петроград, эти юденки имели бы большую цену. Этого не случилось, войну мы проиграли и армия распущена. Это мое выходное пособие. Им можно обклеить стены. Оно не стоит бумаги, на которой оно напечатано.» «Ну, почему же? Эти билеты может купить какой нибудь богатый нумизмат для своей коллекции,» попыталась подать надежду Наталья Андреевна. «Ты шутишь,» отрезала ее сестра и повернулась к своему мужу. «У нас остались твои франки, которые ты привез год назад.» «Они не вечные. У вас были затраты. Чем мы будем жить?» Фридрих обвел суровым взглядом их растерянные лица. «Работать я не могу, здоровье мое подорвано; специальности, кроме военной, у меня нет и воевать сызнова я не собираюсь, а ежели бы и попросили, то не пошел.» Его голос становился громче и резче. Было впечатление, что он говорил из глубины души, а руки его, лежавшие на столе, сжались в кулаки и побелели. «Я больше не русский патриот каким был с детства. Те безобразия, неполадки и интриги, которые я видел на фронте, перевернули меня. Мы воевали против народа. Да, народ заблуждается и поверил посулам Ленина, но большинство народа против нас. Я потерял веру в здравомыслие вождей Белого движения; гражданская война окончательно нами проиграна и красные захватили власть. Сколько они продержатся — никто не знает!» Фридрих так разошелся, что грохнул кулаком по столу, от чего вся посуда на нем подпрыгнула и зазвенела. Его домашние ахнули; на лицах их отразились всевозможные чувства и гримасы — от ужаса и недоумения у детей и Натальи Андреевны — до торжествующего одобрения у Матильды Францевны. Только жена его оставалась бесстрастной — она уже все знала. «Итак, что будем делать?» Фридрих насупился и, поставив локти на стол, обхватил ладонями свою голову. «Может Борис и Сергей пойдут работать?» неуверенно предложила Наталья. «Мы еще не в такой крайности,» Фридрих остро взглянул на свояченицу. «Не портите им жизнь. У ребят способности. Им надо закончить образование, а уже потом искать подходящую работу. Может наши женщины пригодны к фермерскому труду?» Наталья и Зинаида замерли в раздумье. «Дядя Фридрих, ты здесь первый день,» начал Сережа. «А ты вообще — знаешь, что происходит у нас в городе?» Не дождавшись ответа он продолжал, «Финны очень невзлюбили русских. Нас ругают плохими словами и гонят прочь. Им все равно — белые мы, или красные — они ненавидят всех русских.» «Это правда?» Фридрих был шокирован. «Мы видели такое же и в Эстонии,» вступила в разговор Зинаида Андреевна. «Такое же, вероятно, происходит во всех прилегающих к России территориях. За столетия накопили они много обид на нас, вот теперь как только царская власть исчезла, и негодуют.» «Нас не трогают потому, что в городе мало русских, нас не с кем ассоциировать, и принимают нашу семью за немцев, которых финны любят и уважают,» с тревогой сказала Наталья. «Мы немцы и есть,» веско высказалась Матильда Францевна. «Почти все немцы.» Молодые женщины, а также Сережа и Аня почувствовали себя неудобно. «Тем не менее Сергей прав, кто-то может догадаться, что из чистокровных немцев нас здесь всего двое,» Матильда Францевна огорчилась. «Тут недавно я на рынке слышала, что в Харьявалта облава была — русских ловили и многих убивали; так впопыхах и двух поляков удавили, хотя те кричали и протестовали, что они здесь не причем; толпа им не поверила.» «Что делать будешь, если к нам придут?» возмущенная слышанным спросила Зинаида мужа. «Пока я здесь, это не случится,» ответил он не слишком уверенно. «Наши дети посещают школу. Что если там к ним привяжутся?» озаботилась Наталья. «Я об этом часто думаю,» Матильда Францевна отхлебнула из чашки свой простывший чай. «Нам надо отсюда уезжать.» Все ошарашенно обернулись в ее сторону. «Страна эта маленькая, на краю света, возможностей для детей немного. У меня есть брат в Тюрингии, у него большая ферма; я напишу ему, может он нас всех примет. В Германии жизнь может быть легче; это наша историческая родина.»