Неподвижная земля - [134]

Уже ночью, когда все в квартире успокоилось, Валентина Григорьевна стояла в своей комнате у раскрытого окна. Черная листва четко выделялась на залитом холодной луной небе. В такие вечера, как этот, у них было бы полным-полно людей, и уже не за канцелярским, а за накрытым столом допоздна продолжалось бы утреннее совещание, всплывали бы новые и новые подробности, и кто-то похвалялся бы, как ловко и к месту вставил он совершенно необходимую реплику, а кто-то осаживал бы хвастуна.

Без Юрия Константиновича всего этого затевать не хотелось. Одно утешение, что вариант Нестерова — принят, что он победил и в свое отсутствие и через какое-то время в безводной степи проляжет новая река, по ее берегам встанут поселки. Так уже бывало в их жизни и еще будет, напоследок. Она бы с радостью поехала туда с Александровым. Но о поездке не приходится думать. Глеб на днях отправляется снимать. Вале предстоит командировка в Восточный Казахстан. И останутся вдвоем они — малый и старый.

Правда, Юрий Константинович очень не любил в ее устах этого слова — старость… А может быть, он и в самом деле не замечал, что ей уже не двадцать пять лет, и не тридцать, и не тридцать пять… И вот — нет больше человека, который бы знал все ее слабости, как свои собственные, и был готов прощать их. Она вспомнила вдруг, что у Грина многие рассказы кончались одинаково — они жили долго и счастливо и умерли в один день. Раньше она не понимала всей мудрости этой фразы?

А сейчас ей было странно, что уже не надо беспокоиться о судьбе варианта Нестерова, ждать телефонных звонков и самой звонить, узнавать, кто и что сказал о проекте и как подвигается дело… Но ничего. Вот Волкова в последнем письме говорила об издании книги Нестерова: многие его соображения, высказанные в статьях и докладах разных лет, не потеряли значения по сей день. Надо будет написать ей, сговориться о сроках присылки рукописи.

Валентина Григорьевна, стараясь ступать потише, через большую комнату вышла на балкон. Отсюда еще просматривались горы — самые их вершины с нахлобученными снеговыми шапками, которые начали подтаивать. Июнь выдался жарче обычного, и магистральный широкий арык был полон, черная вода мчалась мимо их дома, и там, где листва просвечивала, вода отражала неясные лунные блики.

Был уже третий час, должно быть. Изредка вспыхивали фарами безгласные машины — шум арыка заглушал их проезды. Внизу, на скамейке, которая постоянно давала приют поздним парам, тихо засмеялась невидимая в густой тени девушка.

Валентина Григорьевна постояла еще, опершись о перила, прислушиваясь к шуму бегущей воды.

— Иди и спи. Слышишь? — сказала она шепотом.

Это Юрий Константинович отправлял ее, когда засиживался за своим секретером, внося в очередной проект поправки, сочиняя какую-нибудь докладную записку или статью.

— Иду… — ответила она себе самой. И вернулась в их комнату.

1972