Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова - [172]

Павел»[1697].

Обратите внимание, читатель, что в рескрипте уже нет обычного завершения «пребываю вам доброжелательный». Это верный признак глубокого неудовольствия. Прошло три дня, и 26 января, не дожидаясь ответа на предыдущие выговоры, Павел I шлет один за другим два ничего хорошего не предвещающих рескрипта:

«Господин генерал-фельдмаршал граф Суворов-Рымникский. Донесение ваше получа, немедленно повелел возвратить его к вам, означа непонятные в нем два места. По предписаниям нашим исполнять в точности, не доводя о напоминовении долгу службы…»[1698]

«Господин фельдмаршал граф Суворов-Рымникский, с получением сего немедленно отправьтесь в Санкт-Петербург.

Павел» [1699].

Суворова отрешили от должности.

Очевидно, еще не зная об этом, но чувствуя, что делать в армии при нынешних порядках ему нечего, полководец сам попросил полной отставки. Текст прошения до нас не дошел полностью, но разгневавшее императора место тот привел в своем приказе от 6 февраля 1797 г.:

«Фельдмаршал гр. Суворов отнесся к Его Императорскому Величеству, что так как войны нет и ему делать нечего[1700], за подобный отзыв отставляется от службы»[1701].

Тем же приказом Суворов был лишен шефства над батальоном Преображенского полка, на какое имел право как его подполковник. Итак, служба подошла к печальному концу. Оставалась жизнь.

Глава двадцатая Погребен в Кончанском

3 марта 1797 г. Суворов послал императору Павлу донесение, что до него дошел слух об отставке, поэтому:

«На сих днях еду я в кобринские мои деревни. Вашему императорскому величеству всеподданейше донося, повергаю себя к освященнейшим стопам…»[1702]

Несмотря на почтительную форму письма, на сердце было неспокойно, но не за себя. Внимательно следил он в эти месяцы за ходом войны в Германии и Италии:

«Французы заняли лутчее от нас, мы теряем: карманьольцы бьют немцов, от скуки будут бить русских, как немцов. <…> Я ныне Вурмзера боюсь. Моро пропал бы от меня, а Дуссельдорф цел; вот немецкие штаты…» [1703]

Из газетных и журнальных сообщений, сверяя их с географическими картами, составляет себе Суворов картину небывалой войны, охватившей половину Европы. «Играет» за австрийских полководцев, ведет колонны пехоты в белых мундирах на пыльных дорогах Ломбардии через горные тропинки Шварцвальда, отступает с фельдмаршалом Вурмзером в мрачную цитадель Мантуи посреди огромного озера. С эрцгерцогом Карлом разбивает генерала Журдана, победившего два года назад его старого друга принца Кобурга при Флерюсе, и ведет австрийские полки на Дюссельдорф, чья твердыня на берегу Рейна запирает путь как во Францию, так и в Германию. О, если бы был он сейчас там, то Жан Виктор Моро со своей Рейнско-Мозельской армией не ушел бы из окружения на Верхнем Дунае из Баварии, а Дюссельдорф, перед которым остановился в нерешительности эрцгерцог, был бы взят, подобно Измаилу и Праге, и был бы открыт путь на левый берег Рейна, и содрогнулся бы Париж, пока юный Бонапарт блокирует Мантую, властвуя в Милане и Турине…

Но нет у Суворова чудесного ковра-самолета, и не служит ему покладистый джинн из сказок «Книги тысячи и одной ночи», которыми еще недавно зачитывалась вся Европа, и не улететь ему на поля сражений. А осужден он быть бессильным перед тупым упрямством нового самодержца, вообразившего, что его «Опыт полевого воинского искусства», скопированный с «Тактики и дисциплины по новым прусским уставам» 1761 г., сделает непобедимой переученную по нему русскую армию.

«…и, вообразительно, сим заяц победит Александра [Македонского]»[1704].

И остается старому фельдмаршалу, кусая локти, восклицать:

«Не зная тактики моей, Вурмзер есть в опасности»[1705].

И через два месяца, уже накануне своей отставки, пишет он русскому послу в Вене А. К. Разумовскому удивительное письмо, наполненное глубочайшим анализом происходящего, письмо, в котором впервые появляется имя Наполеона:

«Милостивый государь мой Граф Андрей Кириллович!

Бонапарте контроцентрируется. Гофкригс-рехт его мудро охватывает от полюса до экватора. Славное делает раздробление, ослабевая массу…»[1706]

А дальше что ни фраза, то точнейшая характеристика результатов этой гибельной стратегии: генерал Провера, спешивший на помощь Вурмзеру, по-прежнему запертому в Мантуе, окружен и капитулировал при Фавори-то 5 января[1707], фельдмаршал Альвинци, разбросавший свои превосходящие силы вместо того, чтобы держать их в кулаке, разгромлен 3–4 января при Риволи Бонапартом, сумевшим сосредоточенными силами отбросить его к Тиролю. Мантуя обречена этим отступлением, и неясно, успеет ли эрцгерцог Карл, спешащий из Германии через Тироль на спасение ее[1708]. Далее в нескольких фразах разбор кампании эрцгерцога в 1796 г. в Германии: порицание за то, что не осмелился штурмовать Дюссельдорф, и похвала за победу 23 августа над Журданом при Вюрцбурге, принудившую и Журдана, и Моро очистить внутренние области Германии и убраться за Рейн:

«Вирсбург[1709] мне приятнее всех славных дел сего принца. Тем он потряс Нидерланды [1710] и Францию»[1711].

Последняя фраза обличает поразительное понимание стратегии и дает представление о полном развитии полководческого таланта в Суворове. Но уже в следующей строчке убогая реальность его существования в павловской России встает в полный рост: