Непобедимая - [30]

— Костя… — говорит мама. — У тебя не закружится голова? Ты так долго смотришь на небо…

— Уж и смотреть нельзя?

— Ты никогда не станешь летчиком, — говорит мама. — Два летчика в семье — это слишком много…

Но здесь я непреклонен.

— Буду, мама, — отвечаю я.

— Столько на свете разных интересных профессий… Инженер, геолог, учитель…

— Я буду летчиком, мама.

— Да, конечно, мы, женщины, созданы только для того, чтобы ждать вас, мужчин… — Она взглянула вверх. — Нас разделяет целое небо…

— Разве мало женщин-летчиц? — спрашиваю я.

— Мой милый, я самая обыкновенная женщина, которая ходит по земле… Имею я право спокойно ходить по земле и не смотреть все время на небо?

— Как называется эта бабочка? — спрашиваю я, чтобы перевести разговор на другое.

— Оглянись, посмотри вокруг… Прекрасная земля, правда? Но она становится жесткой и безжалостной для тех, кто падает на нее… Так уж устроен мир. Миллионы женщин ходят по земле и не думают о том, что существует такая неприятная штука, как земное притяжение. А я все время помню о нем. О земном притяжении!

Снова в воздухе знакомый гул. Я останавливаюсь и задираю голову. Идет на посадку самолет. Я вижу, как он выпускает шасси. На серебристых крыльях красный отблеск заходящего солнца. Самолет весь вытянут, как веретено, а на носу игла. Это сверхзвуковой бомбардировщик. Уж не «ласточка» ли отца? Таких самолетов я раньше не видел.

Самолет скрылся за вершинами деревьев. Приземлился. Немного погодя в последний раз надсадно прогрохотал двигатель и умолк.

Мы еще с километр не дошли до аэродрома, как увидели отца. Он, широко шагая, шел навстречу. Высокая трава до пояса скрывала его. Отец в привычной кожаной куртке на молниях, синих брюках. Специальный высотный костюм он снимает на аэродроме. Ветер треплет светлые волосы, фуражку отец держит в руке. Я издали вижу, он улыбается. Значит, полет был удачным. Но почему отец идет этой тропинкой? Обычно он возвращается на газике по шоссейной дороге. Случалось, я приходил на аэродром, а отец уже был дома.

Мать хмурит черные брови, хочет казаться серьезной, но губы помимо воли складываются в улыбку.

— И как ты догадался пойти нам навстречу? — спрашивает она.

— Я вас сверху увидел… — смеется отец.

Я с восхищением смотрю на него: отец только что был там, куда ни одна птица не залетает. Не каждому человеку доводится на глаз определить сверху, что земля действительно круглая.

На лбу отца красная полоска — след герметического шлема. Лицо порозовело, глаза смеются. Я люблю, когда он такой. И мама любит. Впрочем, отец гораздо чаще бывает веселый, нежели задумчивый и сердитый.

— Что сегодня делал мой сын? — спрашивает он.

— Не так уж трудно догадаться, — говорит мать. — Взгляни на его рубашку.

— У меня все готово, — говорю я.

— Карбюратор не течет?

— Я подтянул гайки…

— Я в воскресенье задумала печь пироги, — говорит мама.

— Какие пироги? — спрашиваю с возмущением я.

Это не что иное, как посягательство на нашу рыбалку.

— Пироги — это хорошо, — говорит отец.

— И, кроме того, в субботу вечером в клубе концерт… Приехали артисты из Ленинграда.

— Из Ленинграда? — переспрашивает отец.

— Мы же хотели… — говорю я.

Отец мне мигает: молчи!

— Я вот что предлагаю, — говорит он. — Артистов и пироги мы объединим, а в воскресенье рано утром махнем на озеро.

— То на небе, то на озере, — недовольно говорит мать. — Когда же ты дома бываешь?

— В сентябре возьмем отпуск, — с подъемом говорит отец. — И закатимся на юг…

— В сентябре? — спрашивает мама. — Ты же говорил — в августе?

— Отпадает… В августе… Понимаешь, новая машина прибыла — должен же я ее испытать?

С аэродрома поднимается самолет. Взглянув на него, отец говорит:

— Семенов пошел…

— Вот пусть Семенов и испытывает, — говорит мама. — А мы поедем в отпуск.

— Чудачка, — говорит отец. — Да кто в августе ездит на юг? Жара, духота, а вот в сентябре — красотища!

— Ты в третий раз переносишь свой отпуск… Скоро ты меня убедишь, что на юге лучше всего в январе или в феврале. Будем на коньках кататься на Черном море.

— Черное море не замерзает, — говорю я.

— Спасибо, я не знала…

Но отец нас не слушает. Он, нахмурив лоб, прислушивается к удаляющемуся гулу самолета.

— Нина, — говорит он. — Напомни мне, чтобы я позвонил на аэродром…

— Вместе с тобой небо приходит и в дом… — грустно говорит мама.

— Ты посмотри, какой сегодня закат! — говорит отец. — Никак соловей?

— Слава богу, услышал… — улыбается мать.

А закат действительно на славу. Вершины елей и сосен стали черными на желтеющем фоне неба. Не шелохнется ни одна травинка. Тихо стало вокруг. А в роще свистят и щелкают на все лады сразу, наверное, десять соловьев. А в ольшанике соловьи молчат. Они никогда не перебивают «заслуженных».

Мы идем вдоль ржаного поля с васильками, а над нами, на темнеющем небе, расползается белая дорога, оставленная реактивным самолетом.

Н. ХОДЗА ТРУС

1

Люся умерла, не узнав моей тайны. Умерла, презирая меня, считая меня трусом.

Расскажу все по порядку.

На первомайском вечере в школе Люся читала стихи, а я играл на скрипке. Все ребята нашего седьмого «б» орали «браво», «бис», топали ногами и били в ладоши. Я сказал «все ребята», но это не совсем верно. Васька Пенов сидел в первом ряду, он не кричал «браво», не хлопал в ладоши. Я играл, а он смотрел на меня в упор, и зеленые кошачьи глаза его словно остекленели.