Непобедимая - [28]
Жеребец, осторожно переступая точеными ногами, пошел за ним. Санька чувствовал на шее его горячее дыхание. Дойдя до церковного крыльца, Санька остановился. Вскочил на крыльцо и прыгнул на спину лошади. Жеребец взвился на дыбы. Прижавшись к ограде, ребята испуганно ахнули. Через площадь бежал коновод и кричал, размахивая недоуздком. Санька, крепко обхватив ногами бока лошади, судорожно вцепился в поводья. Жеребец сделал «свечку», мотнул головой и понес бешеным галопом.
Коновод заметался по площади, и, беспомощно всплеснув руками, побежал в дом. Через минуту на крыльцо выскочил знакомый парень в распоясанной гимнастерке. За ним выбежал коновод и трясущимися руками принялся седлать гнедую, стоящую у коновязи. Паренек оттолкнул его и, вскочив на лошадь, вытянул ее плетью. Ребята спрятались за ограду и сидели не дыша. Петька, опустив голову, старался не встречать их осуждающих взглядов. Из-за дурацкого спора Санька полез на бешеного коня и теперь лежит где-нибудь в степи с окровавленной головой, а проклятый жеребец стоит над ним, раздувая ноздри, и бьет копытами землю.
Петьке стало так жалко Саньку, что он не выдержал и всхлипнул. Никто не оглянулся в его сторону.
Первым заметил возвращающихся Сергунька. Он перескочил через ограду и побежал к дороге:
— Едут! Гляди, ребята! Едут!..
Потом вдруг остановился и дрогнувшим голосом сказал:
— Один едет. Парень этот… А Саньки нет!
Парень сидел на гнедой, а вороной жеребец без всадника рысил рядом.
Ребята отошли в сторону и молча смотрели на дорогу. Стало так тихо, что слышно было, как мягко стучат лошадиные копыта: «Чок-чок, чок-чок»… И вдруг коротко вскрикнул Петька. От волнения у него перехватило горло: из-под руки парня высунулась растрепанная Санькина голова. Он соскользнул с лошади и остановился на дороге. Малиновая царапина наискось, от правого уха через нос до подбородка, пересекала его лицо. Ребята восторженно завопили. На крыльце штабного дома тоже весело зашумели. Санька помахал фуражкой, которую ему с готовностью подал Сергунька, и неторопливой походкой направился к своему двору. Ребята шагали рядом. Петька сжимал в запотевшей ладони биту, ожидая удобного случая передать ее Саньке, но тот, словно не замечая ищущего Петькиного взгляда, рассказывал, как нагнал его в степи давешний парень и как жеребец, услышав призывный свист, остановился, а он, Санька, полетел через голову жеребца в колючие кусты татарника. У самого Санькиного дома Петька наконец решился и тронул Саньку за рукав.
— Чего тебе? — высокомерно спросил Санька.
— Вот… — Петька разжал ладонь. — Возьми свинчатку.
Санька взял биту, высоко подкинул ее и подставил карман. Бита упала прямо в карман. Ребята одобрительно загудели, а Санька лениво сказал:
— Жеребца я обломал, а обед проездил! Пойти в печке пошарить…
Зевнул, потянулся и ушел в дом.
В тот же день, к вечеру, полк уходил из деревни. Роты выстроились на площади и вдоль улицы. У самой околицы стояли пулеметные тачанки и фура с красным крестом на брезентовом верхе.
Перед строем стоял бородач в кожаной куртке, перетянутой ремнями. Он набрал полную грудь воздуха и протяжно крикнул:
— Полк, сми-и-ирно!..
Вытянулись и застыли бойцы. На крыльцо штабного дома вышел знакомый ребятам парень. На нем была длинная кавалерийская шинель с разрезом. Справа, у пояса — маузер, слева — шашка. На папахе — красная звезда. На груди — командирские разводы. Ребята ахнули! Громко, на всю площадь. Бородатый сердито покосился на них и, печатая шаг, подошел к крыльцу.
— Товарищ командир! — доложил он. — Пятьдесят восьмой отдельный полк выстроен для марша.
— По коням! — скомандовал парень.
Трубач вскинул начищенную до блеска трубу.
«Тра-та-та-та!» — зазвенел сигнал.
— По ко-ням! — сначала громко, а потом все тише и дальше зазвучали голоса командиров.
И опять тишина. Как влитые сидят в седлах бойцы. Ждут команды к маршу.
Парень в командирской шинели поймал ногой стремя. Бросил свое легкое тело в седло. Поджарый дончак заплясал было под ним, но, остановленный умелой рукой, застыл, прядая ушами. Парень выхватил из ножен саблю, поднял в вытянутой вверх руке и тут же опустил.
— Марш, марш!..
Грянул оркестр. Ахнула земля под копытами сотен лошадей. Мальчишки, потрясенные, недоумевающие, счастливые, бежали рядом с командирским конем. А с седла улыбался им парень в сдвинутой на затылок папахе, и смешливые ямочки дрожали на его щеках.
Двадцать лет спустя, известный на всю страну писатель Аркадий Гайдар написал в своей автобиографии:
«…Семнадцати лет я командовал полком. Молод был очень. Командовал, конечно, не как Чапаев. Помню, однажды снял я маузер, отстегнул саблю и пошел с ребятишками в рюхи играть!»
ВИЛЬЯМ КОЗЛОВ
ТРОПИНКА НА АЭРОДРОМ
Я знаю, что она идет сзади. Не по тропинке, которая петляет меж островками желтой куриной слепоты, а вдоль ржаного поля, пронизанного синим мерцанием. Это качаются на ветру васильки. Их много во ржи, не у кромки поля, а там, дальше, где гуляют зеленые заколосившиеся волны.
Когда я оглядываюсь, она нагибается и рвет васильки. И вид у нее такой, будто она случайно сюда забрела за цветами. Раньше васильков вдоль ржаного поля было гораздо больше. Теперь стало мало. Она их все скоро сорвет. Папа как-то сказал, что председатель колхоза должен вынести благодарность за то, что она уничтожает сорняки. Она ответила, что без васильков и поле не поле. Что угодно можно называть сорняками, только не васильки.
