Непечатные пряники - [65]
Если начинать рассказ о Данилове с самого начала, то… никогда не кончишь, поскольку самое его начало археологи копают уже много лет и никак не могут выкопать все эти проржавевшие насквозь железные топоры, рыболовные крючки, глиняные горшки, орнаментированные ямками, полосками и ромбиками, пряслица, гребни, височные кольца, привески… Кстати, о привесках. В даниловском музее есть крошечные бронзовые привески в виде искусно сделанных птички и лошадки размером с половину или даже треть мизинца. Пряслица, гребни и височные кольца там тоже есть. Все эти сокровища нашли на территории современного Данилова, на берегу реки Пеленги[120], протекающей в черте города. Было там с начала X и до XIII века поселение меря, и ходили по нему русые и голубоглазые женщины меря, шумя привесками в виде птичек и лошадок, звеня височными кольцами, и пели… Короче говоря, корни, истоки, волхвы, Масленица, солнцеворот, колядование, ночь на Ивана Купала, Русальная неделя, прыганье через костер, купание в чем мать родила свальный грех и все то, по чему теперь сходят с ума родноверы. Впрочем, это уже не столько меря, сколько славяне, которые пришли в эти места позже меря и с ними вполне мирно ужились и перемешались до гомогенного состояния.
Существование славянского поселения на берегах Пеленги можно считать вполне доказанным, а вот основание Даниловской слободы в конце XIII века московским князем Даниилом Александровичем, младшим сыном Александра Невского, скорее всего легенда. Зато красивая. По преданию, князь поехал в северные монастыри, остановился на отдых на берегу Пеленги, покормил там лошадей, а заодно велел построить деревянную церковь, княжеские палаты и конюшни. Дорога от палат князя до конюшен с тех пор называлась Царевой улицей, а потом Пошехонской. Теперь-то она, понятное дело, улица Володарского.
Как бы там ни было, а в первом зале даниловского музея висит большой портрет князя Даниила кисти одного из местных живописцев. Под портретом, на тумбочке, лежат два меча, похожих на кухонные ножи-переростки. На портрет, на мечи и кольчугу, надетую на манекен, стоящий в углу, на шлем и на какие-то две круглые металлические пластинки с отверстиями экскурсовод смотреть не советовала. То есть смотреть-то, конечно, можно, но при этом не забывать, что все это легенда, что мечи, кольчугу, шлем и круглые пластинки с отверстиями изготовили для музея местные умельцы, что князь Даниил, может, и проезжал, но мимо, и не выиграл, а проиграл, и не в лотерею, а в карты… Вот на крошечную мортиру с ядрами величиной с яблоко или даже мандарин, на изъеденный ржавчиной наконечник рогатины, называемый рожном, экскурсовод смотреть советовала. Это все настоящее и было найдено на месте сражения даниловцев с поляками. Ох, как настойчиво поляки, под водительством пана Лисовского, тогда на этот рожон лезли… Впрочем, сражение было уже через полторы сотни лет после того, как село Даниловское в середине XV века было впервые упомянуто в жалованной грамоте Василия Второго митрополиту Ионе под именем Даниловских пустошей. Поляки пришли грабить уже богатое торговое и ремесленное село. Даниловцы, надо отдать им должное, никогда ни одному из Самозванцев не присягали. Пана Лисовского в шестьсот седьмом году, в самый разгар Смуты, даниловское ополчение под командой Федора Шереметьева разбило наголову. Сражение было кровопролитным. Место, где оно происходило, с тех пор называется Повалишкой, но… ядра и рогатина не оттуда.
Спустя год после сокрушительного поражения поляков отряд вологодских ополченцев по пути в Ярославль занял Пошехонье и село Даниловское. В Даниловском они насыпали земляной вал, на нем поставили острог и укрепились. Откуда ни возьмись появились поляки во главе с Лисовским, разбитым год назад наголову. То ли разбитая голова у него зажила, то ли у него их было несколько, то ли он и вовсе отрастил новую, но на этот раз удача от даниловцев не просто отвернулась, а, отвернувшись, еще и горько заплакала. Острог взяли штурмом и сровняли его с землей. Село сожгли, а большую часть жителей, включая стариков, женщин и детей, истребили. Теперь на этом месте, где был острог, поставили памятный камень, а улица, на которой он стоит… Нет, не Володарского и не Урицкого, как можно было бы подумать, а Земляной вал. Синяя жестяная табличка с огромными буквами «Земляной валъ» висит на стене музейного зала аккурат над ядрами и маленькой мортирой.
В конце концов поляков, хоть и через семь лет, но прогнали, а Даниловская слобода зажила мирной жизнью. Была она, кроме всего прочего, ямской станцией на пути из Архангельска в столицу. Голландский купец Кунраад Фан-Кленк, ехавший в Москву, записал: «1 января 1676 года посольство проезжало красивым селением – Даниловской слободой, по величине похожей на город, с рынками и тюрьмами». Сколько в слободе было жителей в то время, когда через нее проезжал Фан-Кленк, мне разыскать не удалось, но через сто лет в Данилове, уже почти городе, жило пятьсот с небольшим хвостиком человек. Видать, народ в слободе был бедовый, раз тюрем было несколько
Перед вами неожиданная книга. Уж, казалось бы, с какими только жанрами литературного юмора вы в нашей серии не сталкивались! Рассказы, стихи, миниатюры… Практически все это есть и в книге Михаила Бару. Но при этом — исключительно свое, личное, ни на что не похожее. Тексты Бару удивительно изящны. И, главное, невероятно свежи. Причем свежи не только в смысле новизны стиля. Но и в том воздействии, которое они на тебя оказывают, в том легком интеллектуальном сквознячке, на котором, читая его прозу и стихи, ты вдруг себя с удовольствием обнаруживаешь… Совершенно непередаваемое ощущение! Можете убедиться…
Внимательному взгляду «понаехавшего» Михаила Бару видно во много раз больше, чем замыленному глазу взмыленного москвича, и, воплощенные в остроумные, ироничные зарисовки, наблюдения Бару открывают нам Москву с таких ракурсов, о которых мы, привыкшие к этому городу и незамечающие его, не могли даже подозревать. Родившимся, приехавшим навсегда или же просто навещающим столицу посвящается и рекомендуется.
«Тридцать третье марта, или Провинциальные записки» — «книга выходного дня. Ещё праздничного и отпускного… …я садился в машину, автобус, поезд или самолет и ехал в какой-нибудь маленький или не очень, или очень большой, но непременно провинциальный город. В глубинку, другими словами. Глубинку не в том смысле, что это глухомань какая-то, нет, а в том, что глубина, без которой не бывает ни реки настоящей, ни моря, ни даже океана. Я пишу о провинции, которая у меня в голове и которую я люблю».
«Проза Миши Бару изящна и неожиданна. И, главное, невероятно свежа. Да, слово «свежесть» здесь, пожалуй, наиболее уместно. Причем свежесть не только в смысле новизны стиля. Но и в том воздействии, которое эта проза на тебя оказывает, в том лёгком интеллектуальном сквознячке, на котором ты вдруг себя обнаруживаешь и, заворожённый, хотя и чуть поёживаясь, вбираешь в себя этот пусть и немного холодноватый, но живой и многогранный мир, где перезваниваются люди со снежинками…»Валерий Хаит.
Любить нашу родину по-настоящему, при этом проживая в самой ее середине (чтоб не сказать — глубине), — дело непростое, написала как-то Галина Юзефович об авторе, чью книгу вы держите сейчас в руках. И с каждым годом и с каждой изданной книгой эта мысль делается все более верной и — грустной?.. Михаил Бару родился в 1958 году, окончил МХТИ, работал в Пущино, защитил диссертацию и, несмотря на растущую популярность и убедительные тиражи, продолжает работать по специальности, любя химию, да и не слишком доверяя писательству как ремеслу, способному прокормить в наших пенатах. Если про Клода Моне можно сказать, что он пишет свет, про Михаила Бару можно сказать, что он пишет — тишину.
Эта книга о русской провинции. О той, в которую редко возят туристов или не возят их совсем. О путешествиях в маленькие и очень маленькие города с малознакомыми или вовсе незнакомыми названиями вроде Южи или Васильсурска, Солигалича или Горбатова. У каждого города своя неповторимая и захватывающая история с уникальными людьми, тайнами, летописями и подземными ходами.
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
«Сидеть и смотреть» – не роман, не повесть, не сборник рассказов или эссе. Автор определил жанр книги как «серия наблюдений». Текст возник из эксперимента: что получится, если сидеть в людном месте, внимательно наблюдать за тем, что происходит вокруг, и в режиме реального времени описывать наблюдаемое, тыкая стилусом в экран смартфона? Получился достаточно странный текст, про который можно с уверенностью сказать одно: это необычный и даже, пожалуй, новаторский тип письма. Эксперимент продолжался примерно год и охватил 14 городов России, Европы и Израиля.
Леонск – город на Волге, неподалеку от Астрахани. Он возник в XVIII веке, туда приехали немцы, а потом итальянцы из Венеции, аристократы с большими семействами. Венецианцы привезли с собой особых зверьков, которые стали символом города – и его внутренней свободы. Леончанам удавалось отстаивать свои вольные принципы даже при советской власти. Но в наше время, когда вертикаль власти требует подчинения и проникает повсюду, шансов выстоять у леончан стало куда меньше. Повествование ведется от лица старого немца, который прожил в Леонске последние двадцать лет.
Жанр путевых заметок – своего рода оптический тест. В описании разных людей одно и то же событие, место, город, страна нередко лишены общих примет. Угол зрения своей неповторимостью подобен отпечаткам пальцев или подвижной диафрагме глаза: позволяет безошибочно идентифицировать личность. «Мозаика малых дел» – дневник, который автор вел с 27 февраля по 23 апреля 2015 года, находясь в Париже, Петербурге, Москве. И увиденное им могло быть увидено только им – будь то памятник Иосифу Бродскому на бульваре Сен-Жермен, цветочный снегопад на Москворецком мосту или отличие московского таджика с метлой от питерского.
Сборник путевой прозы мастера нон-фикшн Александра Гениса («Довлатов и окрестности», «Шесть пальцев», «Колобок» и др.) поделил мир, как в старину, на Старый и Новый Свет. Описывая каждую половину, автор использует все жанры, кроме банальных: лирическую исповедь, философскую открытку, культурологическое расследование или смешную сценку. При всем разнообразии тем неизменной остается стратегия: превратить заурядное в экзотическое, впечатление — в переживание. «Путешествие — чувственное наслаждение, которое, в отличие от секса, поддается описанию», — утверждает А.