Непечатные пряники - [63]
На самом деле неизвестно – сколько бочек царь выставил мужикам, было ли это пиво или водка, сколько больных сидело на ступеньках закрытого кабака, все ли кабаки были закрыты или все же где-нибудь из-под полы наливали, поскольку вся эта история лишь легенда.
Вторая легенда связана с проездом через село Грязивицы Екатерины Великой. Императрица по питейным заведениям не ходила, а только и успела выставить ножку из кареты, как тотчас с нее упала в непролазную грязь атласная туфелька. Как ни искали ее придворные, как ни ползали по грязи… Только изгваздались все по самые парики да потеряли нырнувшего с размаху в грязь какого-то то ли камер-юнкера, то ли камер-казака, одну фрейлину и одну дворовую девку, которая и вовсе шла мимо, да заманил ее пряником в карету граф… Ну да это уж отношения к легенде никакого не имеет. По легенде, царица, осерчав на потерю, велела подать ей немедля гербовую бумагу вместе с писцом и этим писцом написала указ о том, чтобы отныне и навсегда называться месту этому городом Грязовцом.
Третья легенда о проезде Высочайшей особы через Грязовец… и не легенда вовсе, а быль. Александр Первый, путешествуя по России, остановился в Грязовце, отстоял торжественную службу по случаю собственного приезда в городском соборе и изволил пить чай в доме городского головы – купца Гудкова. В благодарность за радушный прием царь подарил купчихе Гудковой бриллиантовый перстень и укатил в Вологду. Уже в Вологде, на торжественном обеде, между ботвиньей и жарким из куропаток с трюфелями, Александр Павлович спросил у предводителя губернского дворянства Брянчанинова об уездном городке Кадников, через который государь не проезжал, поскольку тот лежал в стороне от царского пути.
Предводитель пожевал губами и ответил:
– Еще хуже Грязовца.
– Отчего же, – с улыбкой заметил император, – Грязовец – довольно нарядный город.
Вот, собственно, и все истории, связанные с посещением Грязовца императорскими особами. После Александра Первого первых лиц государства в Грязовце не видали.
Вернемся, однако, к конскому навозу, которым город был обильно снабжаем на протяжении многих лет и даже столетий. Если им удобрять местные подзолы и суглинки… все равно ничего хорошего не получится. Плохо растут в тех местах овощи. И пшеница плохо растет. Рожь растет лучше, но ненамного. Лучше всего растет лен. Вот его издавна и выращивали в тех местах. Особенно после того, как Петр Алексеевич повелел всю заморскую торговлю вести через окно, которое он прорубил в Европу, и Грязовец стал мало-помалу снова походить на обычное село, а там, глядишь, и до починка докатился бы, но… Стали жители Грязовецкого уезда сеять лен, ткать из него холсты, красить их и продавать. При том что Грязовецкий уезд занимает менее двух процентов от всей площади губернии, давал он в позапрошлом веке почти половину вологодского льна, а Вологодская губерния, в свою очередь, давала больше половины всего российского льна. По городу и уезду было устроено почти три десятка красилен.
В одном из залов Грязовецкого музея истории и народной культуры висит женская льняная рубаха, называемая сенокосницей. Это такая специальная праздничная рубаха, сшитая из нескольких полотен разного цвета, которую женщина надевает в первый, праздничный день сенокоса. Первые полчаса директор музея Елена Смирнова рассказывала мне о технологии изготовления набивных льняных тканей, а вторые полчаса о том, что означает тот или иной узор на этой рубахе. И это не все. Перед рассказом о рубахе было вступление о том, как лен выращивают, убирают, жнут, вымачивают, сушат в сушилках, мнут мялками, треплют трепалками и чешут чесалками, о типах прялок, о том, кто их делает, кто расписывает, об отличии местных прялок от других и о том, что одна из грязовецких прялок есть не где-нибудь, а в Русском музее.
Что же до технологии окраски льняных тканей… Черт ногу сломит в этих петельках, за которые привязывается полотно, опускаемое в куб с краской, во множестве гвоздиков для набивки рисунка, в специальных защитных составах на основе пчелиного воска, которыми пропитывают участки ткани, которые не должны прокраситься, которые потом еще надо протравливать раствором алюмокалиевых квасцов, чтобы удалить этот восковой состав… Короче говоря, получалось красиво и весело – темно-синий или голубой фон, а по нему глазки и лапки, глазки и лапки… Словом, бесподобно! Еще и цветочки. И вот еще что. Нельзя было во время нанесения защитного слоя, прокрашивания фона, протравливания сотен микроскопических глазок, лапок и горошин закричать: «Не получается! Да провались оно все пропадом!» – и разорвать холст на лоскуты. Замучаешься рвать – уж очень прочная ткань.
Окрашивали ткани в Грязовце так искусно, что красильный чан даже попал на городской герб.
Про узоры на грязовецкой рубахе и говорить нечего – они так подробно рассказывают о ее владелице, что никакому паспорту, даже и биометрическому, и не снилось. Красный верх означает, что девушка или женщина находится в детородном возрасте. Вышитые петушки по краю подола – это уже имеющиеся сыновья, а курочки – дочери. Если по краю ни курочек, ни петушков, а лишь точечки на белом поле – хозяйка рубахи в тягости. Точечки означают семя. Вышитые крестиком бутоны – девушка на выданье. Бутоны раскрыты – она уже просватана или замужем. И еще множество затейливых узоров, изображающих обереги от порчи, дурного глаза и нечистой силы.
Перед вами неожиданная книга. Уж, казалось бы, с какими только жанрами литературного юмора вы в нашей серии не сталкивались! Рассказы, стихи, миниатюры… Практически все это есть и в книге Михаила Бару. Но при этом — исключительно свое, личное, ни на что не похожее. Тексты Бару удивительно изящны. И, главное, невероятно свежи. Причем свежи не только в смысле новизны стиля. Но и в том воздействии, которое они на тебя оказывают, в том легком интеллектуальном сквознячке, на котором, читая его прозу и стихи, ты вдруг себя с удовольствием обнаруживаешь… Совершенно непередаваемое ощущение! Можете убедиться…
Внимательному взгляду «понаехавшего» Михаила Бару видно во много раз больше, чем замыленному глазу взмыленного москвича, и, воплощенные в остроумные, ироничные зарисовки, наблюдения Бару открывают нам Москву с таких ракурсов, о которых мы, привыкшие к этому городу и незамечающие его, не могли даже подозревать. Родившимся, приехавшим навсегда или же просто навещающим столицу посвящается и рекомендуется.
«Тридцать третье марта, или Провинциальные записки» — «книга выходного дня. Ещё праздничного и отпускного… …я садился в машину, автобус, поезд или самолет и ехал в какой-нибудь маленький или не очень, или очень большой, но непременно провинциальный город. В глубинку, другими словами. Глубинку не в том смысле, что это глухомань какая-то, нет, а в том, что глубина, без которой не бывает ни реки настоящей, ни моря, ни даже океана. Я пишу о провинции, которая у меня в голове и которую я люблю».
«Проза Миши Бару изящна и неожиданна. И, главное, невероятно свежа. Да, слово «свежесть» здесь, пожалуй, наиболее уместно. Причем свежесть не только в смысле новизны стиля. Но и в том воздействии, которое эта проза на тебя оказывает, в том лёгком интеллектуальном сквознячке, на котором ты вдруг себя обнаруживаешь и, заворожённый, хотя и чуть поёживаясь, вбираешь в себя этот пусть и немного холодноватый, но живой и многогранный мир, где перезваниваются люди со снежинками…»Валерий Хаит.
Любить нашу родину по-настоящему, при этом проживая в самой ее середине (чтоб не сказать — глубине), — дело непростое, написала как-то Галина Юзефович об авторе, чью книгу вы держите сейчас в руках. И с каждым годом и с каждой изданной книгой эта мысль делается все более верной и — грустной?.. Михаил Бару родился в 1958 году, окончил МХТИ, работал в Пущино, защитил диссертацию и, несмотря на растущую популярность и убедительные тиражи, продолжает работать по специальности, любя химию, да и не слишком доверяя писательству как ремеслу, способному прокормить в наших пенатах. Если про Клода Моне можно сказать, что он пишет свет, про Михаила Бару можно сказать, что он пишет — тишину.
Эта книга о русской провинции. О той, в которую редко возят туристов или не возят их совсем. О путешествиях в маленькие и очень маленькие города с малознакомыми или вовсе незнакомыми названиями вроде Южи или Васильсурска, Солигалича или Горбатова. У каждого города своя неповторимая и захватывающая история с уникальными людьми, тайнами, летописями и подземными ходами.
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
«Сидеть и смотреть» – не роман, не повесть, не сборник рассказов или эссе. Автор определил жанр книги как «серия наблюдений». Текст возник из эксперимента: что получится, если сидеть в людном месте, внимательно наблюдать за тем, что происходит вокруг, и в режиме реального времени описывать наблюдаемое, тыкая стилусом в экран смартфона? Получился достаточно странный текст, про который можно с уверенностью сказать одно: это необычный и даже, пожалуй, новаторский тип письма. Эксперимент продолжался примерно год и охватил 14 городов России, Европы и Израиля.
Леонск – город на Волге, неподалеку от Астрахани. Он возник в XVIII веке, туда приехали немцы, а потом итальянцы из Венеции, аристократы с большими семействами. Венецианцы привезли с собой особых зверьков, которые стали символом города – и его внутренней свободы. Леончанам удавалось отстаивать свои вольные принципы даже при советской власти. Но в наше время, когда вертикаль власти требует подчинения и проникает повсюду, шансов выстоять у леончан стало куда меньше. Повествование ведется от лица старого немца, который прожил в Леонске последние двадцать лет.
Жанр путевых заметок – своего рода оптический тест. В описании разных людей одно и то же событие, место, город, страна нередко лишены общих примет. Угол зрения своей неповторимостью подобен отпечаткам пальцев или подвижной диафрагме глаза: позволяет безошибочно идентифицировать личность. «Мозаика малых дел» – дневник, который автор вел с 27 февраля по 23 апреля 2015 года, находясь в Париже, Петербурге, Москве. И увиденное им могло быть увидено только им – будь то памятник Иосифу Бродскому на бульваре Сен-Жермен, цветочный снегопад на Москворецком мосту или отличие московского таджика с метлой от питерского.
Сборник путевой прозы мастера нон-фикшн Александра Гениса («Довлатов и окрестности», «Шесть пальцев», «Колобок» и др.) поделил мир, как в старину, на Старый и Новый Свет. Описывая каждую половину, автор использует все жанры, кроме банальных: лирическую исповедь, философскую открытку, культурологическое расследование или смешную сценку. При всем разнообразии тем неизменной остается стратегия: превратить заурядное в экзотическое, впечатление — в переживание. «Путешествие — чувственное наслаждение, которое, в отличие от секса, поддается описанию», — утверждает А.