Непечатные пряники - [62]

Много позже, когда Василий Воронин уже умер, историю эту рассказала директору музея дочь лоцмана. Стала Ирина Сергеевна просить ее отдать самовар в музей. Просила, просила… Допросилась до того, что лоцманская дочь, с которой на самом деле Ирина Сергеевна дружила, перед ее приходом самовар прятала, чтобы не отказывать просительнице. Увидит ее в окошко – спрячет самовар, а потом уж и дверь откроет. Теперь уж ее нет в живых, а сестра передала самовар в музей.

Ирина Сергеевна рассказала мне не одну историю про самовары, а две, и третью про резной деревянный иконостас с двуглавым орлом и коронами Российской империи в доме бывшего баковского старосты[112], и еще одну про карнизы для штор в кабинете князя Трубецкого, и еще про одну старую фотографию, на которой стоят рядами на сельской улице нарядные мужики, бабы и детишки[113]. С первого взгляда, особенно если не понимать, о чем речь, кажется, что это какой-то неправильный хоровод, но это не хоровод, а праздничное шествие жителей села на Троицу. Шествие было сложно организовано и называлось «Баковской основой». Шли односельчане по улице, держались за руки и пели. Не просто так шли, а ходили ткацкой основой. Изображали процесс переплетения нитей. Шли медленно, держась друг за дружку через платки. Первыми шли самые опытные, за ними замужние женщины и женатые мужчины, за женатыми шла молодежь, а за молодежью просто так, без всякого порядка, носились во все стороны как угорелые мальчишки и девчонки. Говорят, что это было очень красивое зрелище. На Троицу по Бакам ходили и пели целые три такие основы.

Сначала не стало опытных и ходить основой перестали, но песни еще пели, знали, за кого держаться, и в сундуках хранили платки. Потом стали умирать те, кто знал слова песен. Теперь остались одни платки, да и то не у всех, а за кого держаться, как ходить и куда… Только мальчишки и девчонки продолжают носиться во все стороны как угорелые. С другой стороны, сказать, что только в Красных Баках не знают, за кого держаться и как ходить основой… Не говоря о том, куда[114].

Июль 2015

Библиография

Тумаков Н. Г. Рабочий поселок Красные Баки: Записки краеведа. Красные Баки, 2007. 90 с.

Балдин М. А. Баковская старина. Исторические очерки. 2‐е изд. Красные Баки, 2008. 88 с.

История края в фотографиях. Краснобаковский район / Сост. И. С. Корина. Нижний Новгород: ННГУ, 2012. 81 с.

ВЫШИТЫЕ КРЕСТИКОМ БУТОНЫ Грязовец

Грязовец хоть и провинция, но никакая не глубинка, если мерить по нашим российским меркам. От Москвы до него по трассе «Холмогоры» всего-то четыреста двадцать километров на северо-восток, да еще то ли четыре, то ли пять вправо, и все – приехали. Зимой, в январе, по свету добраться можно. Даже если пообедать по пути в придорожном кафе «Сытый ежик», купить пластмассовое ведерко обледенелой клюквы или брусники у таких же обледенелых торговок, поглазеть на огромных розовых и белых плюшевых медведей ростом с настоящих, которыми торгуют с незапамятных времен у деревни Новинцы, и каменных от мороза судаков со щуками возле Ростова Великого.

Починок Грязовитский

Впрочем, все это теперь. При Иване Грозном не было ни федеральной трассы «Холмогоры», ни розовых плюшевых медведей, а был лишь большак, пыльный летом и раскисающий весной и осенью, прорубленный в дремучих лесах, идущий от Москвы к тому месту, где еще только-только появился крошечный зародыш Архангельска в виде монастыря, окруженного факториями английских и голландских купцов. В те далекие времена Грязовец уже существовал, правда, не был он тогда ни городом, ни даже селом, а был починком Грязовитским. Упомянут этот починок среди других деревень в жалованной грамоте Ивана Грозного, выданной Корнилиево-Комельскому монастырю. Как и полагается всякому старинному русскому населенному пункту, упомянут он впервые в связи с тем, что разорили его казанские татары.

И пока не стал Грязовец городом по указу Екатерины Великой, был он и Грязивицами, и Грязовицами, и Грязлевицами, и Грязницами, и Грязцами. Корень «грязь» так въелся в его название, что вытравить его оттуда не было никакой возможности. И навоз, добавлю я от себя. Во времена расцвета заморской торговли через Архангельский порт по селу Грязлевицы, оно же Грязивицы, оно же Грязницы, в день проезжало до восьмисот подвод. Только одних воробьев на этот пир на весь мир слеталось видимо-невидимо. Тысячи несмазанных тележных колес скрипели так отвратительно, что у людей с тонкой нервной организацией случались припадки. Между подводами во множестве сновали мальчишки, подбирая не только упавшее с возов, но даже и то, что было крепко к возам привязано. Трактирные половые зазывали проезжающих отведать горячих щей, заливных заячьих потрохов и щучьих голов с чесноком. Кабаки… Про кабаки надобно сказать отдельно. Их было столько, что редкая лошадь, не говоря о возницах, уходила из Грязовца трезвой. Грязовчане и вовсе не уходили, а сидели, лежали и валялись, напившись до зеленых, красных и синих чертей. Те же, кто еще мог ходить и мычать нечленораздельное, – дрались между собой и все вместе с проезжающими купцами. И такая дурная слава пошла про грязовецкие попойки и драки, что сам Петр Первый, проезжая как-то раз мимо села Грязлевицы, оно же Грязцы, захотел посмотреть на это безобразие, а если получится, то и самому принять в нем участие. Понятное дело, что местные власти, заблаговременно узнав о таком желании Петра Алексеевича, приказали все грязовецкие кабаки закрыть на большие амбарные замки до тех пор, пока государь не изволит проехать мимо. И кабаки закрылись. Едет, стало быть, царь по притихшему враз селу и видит несколько мужиков, сидящих на ступеньках закрытого кабака и охвативших руками больные свои головы… Если рассказывать все по порядку – выйдет длинно для такого короткого рассказа, как мой, а если коротко – кабаки Петр велел открыть, всех страждущих опохмелил бочкой пива за свой государственный счет и сам первый выпил.