Неожиданные люди - [94]

Чтобы представить себе причину все более и более разжигаемого честолюбия Маркина, необходимо хотя бы ненадолго вообразить себя Леней Маркиным в руководящем обличье. Вот вы входите в свои лабораторные апартаменты и замечаете разительную перемену, происшедшую среди коллег. Еще вчера, когда вы не были начальником, сотрудник Иванов, здороваясь, едва кивал вам с натянутым видом, а нынче на его губах цветет открытая улыбка удовольствия при встрече с вами, и мысль о том, что вы признаны даже давним недоброжелателем своим, невольно поднимает вас в собственных глазах. Прежде, когда вы заходили в комнату сотрудников, наполненную деловитой суетой или шумом споров, никто на вас не обращал внимания, теперь же, едва вы только появились здесь, все разговоры, шум мгновенно смолкают, как звуки оркестра, снятые дирижерской палочкой; на вас устремляется множество глаз, все ждут, что скажет начальство. И хотя, быть может, вы зашли просто так, переброситься парой дружеских слов, вы тут же подтягиваетесь и, входя в начальственную роль, задаете два или три деловых, но мало что значащих вопроса. И вдруг убеждаетесь, что эти вопросы неожиданно приобретают особую значимость в ваших устах, потому что отвечают вам предупредительно, подробно и с полной серьезностью, и вам уже самому начинает казаться, что задали вы совсем не пустячный вопрос… Порой к вам в кабинет заходят за советом, и, уловив из слов сотрудника, какое мнение следует принять за самое разумное, вы первый высказываете его вслух, и сотрудник удаляется с полным убеждением, что приоритет в этом мнении, так удивительно совпавший с его собственным, принадлежит руководителю лаборатории. Положим, вы, как Леня Маркин, — специалист в довольно узкой области, но ваши подчиненные, исследователи самого разнообразного профиля, то и дело атакуют вас просьбами совместно обсудить то новую идею, то результат эксперимента, то черновик статьи. Отказать им в этом вы, разумеется, не можете и в один прекрасный день с удовольствием убеждаетесь, с какой непостижимой быстротой множится число заявок на изобретения и статей с вашим соавторством. Еще немного — и у вас не останется никаких сомнений, что вы превращаетесь в крупного ученого-универсала. Представьте далее, что вы, как Леня Маркин, не желаете обременять свой мозг усердным трудом и приходите в лабораторию, главным образом, чтоб насладиться должностью, но возглавляете вы коллектив отлично слаженный и работящий, благодаря чему лаборатория идет в числе передовых, — разве вы тогда не вправе назвать успехи коллектива собственным успехом? Что касается Лени Маркина, то он считал, что вправе. Да и стоит ли винить его в нескромности? Кому теперь вручали вымпелы и грамоты за первенство лаборатории? Лене Маркину. Кто получал повышенные премии в конце кварталов? Леня Маркин. Как в обиходе и для краткости называли лабораторию агрохимических проблем? Лабораторией Маркина. Кто от имени лаборатории принимал и чествовал зарубежных гостей? Леня Маркин! Так стоит ли удивляться, что не очень-то крепкую голову Лени начало покруживать? Он искренне уверовал в свою незаурядность, а может быть, и исключительность, и вскормленный на этой пище червь честолюбия его все рос и рос…

На его благодушно полном лице нет-нет да и появлялся отпечаток этакой подпольной величавости, от прежней походки, походки бывалого волейболиста, мало что осталось — широкие плечи распрямились, голова держалась прямо и уверенно, и во всей его неспешной поступи чувствовалась сила и спокойствие преуспевающего человека, так что, если бы вам случилось встретить его шествующим по коридору или двору института, вы бы сразу в нем признали важную персону. Убаюканный успехом, он сидел в своем уютном кабинете и, удобно развалившись в кресле, отдавался в минуты одиночества мечтам… Честолюбие, чем ни больше оно удовлетворяется, тем больше разжигается — в мечтах Леня Маркин уже видел себя замом по науке. «Ведь зам, — рассуждал наш герой, — человек далеко запенсионного возраста. Скоро он уйдет, и для меня имеются все шансы стать его преемником. Разве не моя лаборатория три квартала подряд удерживает первенство?»

Тут следует заметить, что если б к честолюбию Маркина да приложить еще тщеславие, он, вероятно, стал бы замом по науке. Но, к сожалению, Леня Маркин был тщеславен больше в грезах — по-маниловски. Вы помните, что он мечтал о докторской, но мечты свои оставлял до лучших времен? Но вот по милости фортуны явились эти «лучшие времена», и что же? — мечты его оставались мечтами. И когда, придя со службы, он по привычке заваливался на диван с детективом в руках или утыкался благодушным взглядом в телевизор, то на вопрос возмущенной жены, когда же он, в конце концов, возьмется за дело, Леня Маркин с тяжким вздохом отвечал, что если бы она знала, какая свалилась на него прорва работы и как это его выматывает, она не задавала бы ненужных вопросов. «Вот поставлю дело так, как надо, и тогда примусь за докторскую», — всякий раз обещал он жене. Но Маркин говорил неправду, точнее, он хитрил, потому что мысли о докторской находились у него теперь в теснейшей связи с мечтами о должности зама… «Ведь как только я стану замом, — прикидывал Маркин, — мне могут запросто присвоить докторскую степень за многолетнюю научную деятельность, по совокупности моих многочисленных статей…» И надо сказать, упования его не лишены были некоторых оснований…