Неожиданные люди - [55]

Так, благодаря случайности, судьба забросила Вадима на одну из строек Кустанайской области, в самом центре Тургайского плато, где стремительно рос гигантской мощности ГОК[1], а вместе с ним в «Рудстрой» волею судьбы попал и Жорка Селиванов.

Уже через полгода работы в «Рудстрое» Вадик, придя однажды после особенно трудного дня в общежитие, где они на пару с Жоркой занимали комнату, сказал себе с ироническим вздохом: «Да, стройка — это не фонтан…» Ежедневная, с раннего утра до позднего вечера суета на стройплощадке (он строил два жилых дома и клуб), необходимость слишком часто превращаться в «пробивалу», чтобы «выбить» для своих объектов нужные материалы и конструкции, «втыки» и «разгоны», которые он то и дело получал на летучках от невзлюбившего его начальника участка Стрельчука, вечная торговля при закрытии нарядов с рабочими из-за каждого рубля, который те пытались выжать из прораба, не считаясь с жесткими ограничениями фонда зарплаты, а главное — отсутствие какого-то бы ни было творческого элемента в работе, все это страшно угнетало Вадика, и он порой даже завидовал Жорке с его спокойной и чистой службой архитектором проектного отдела треста. Впрочем, при распределении Вадик сам не захотел на эту должность, полагая, не без основания, что проектировать на стройке нечего (правда, Жорка умудрялся и здесь, в «Рудстрое», найти применение своим архитектурным мозгам, экспериментируя, вместе с заводом ЖБИ, над цветной фактурой стеновых блоков). Как, однако, Вадика ни угнетали условия работы, как ни страдало его самолюбие от бесконечных грубых понуканий Стрельчука за малейшую свою промашку, он не хотел и мысли допустить о том, чтобы сбежать куда-нибудь, где легче; напротив, он слово дал себе уехать со стройки не раньше, чем дослужится до главного инженера, и потому он с первых же дней честно впрягся в работу и тянул эту тяжкую лямку день изо дня, неустанно, как трактор. Он верил, что рано или поздно его старания заметят и он получит продвижение. Но когда на свободную должность старшего прораба вдруг назначили не его, чье прорабство по многим показателям шло впереди, а без пяти минут пенсионера, техника по образованию, Кочергина, о ком среди рабочих ходила молва, что он живет за счет приписок, Вадик был глубоко уязвлен такой несправедливостью. И все-таки пенять на Стрельчука, по чьей рекомендации назначили Кочергина, Вадим не стал: он неожиданно понял, что Стрельчук — всего лишь навсего очередное препятствие в его жизни, каких, наверно, еще много будет, и, коли уж нельзя обойти это препятствие, надобно, значит, его преодолеть. Путей преодоления было несколько, и Вадик на досуге все их взвесил тщательно.

Самый верный и короткий путь был в том, чтобы сдружиться со своим начальником. Сдружиться же со Стрельчуком значило с ним пить, а точнее говоря — поить его за свой счет, как поили его прорабы (и, кстати, больше всех — Кочергин, сам большой любитель выпить), — в их строительном управлении была традиция такая — угощать начальство, маленькое и большое: с каждой получки рабочие приглашали в кафе мастера, мастера — прораба (случалось, и Вадима тоже), прорабы — начальника участка, а начальники участков устраивали ежемесячные «сабантуйчики» для начальника СУ и главного инженера. В принципе Вадим ничего не имел против такой традиции: почему бы, в самом деле, иногда не дать разрядки утомленным нервам и не поплакаться друг другу на житуху, погоготать над острым анекдотом, — и такое общение было необходимо для этих людей, смысл жизни которых был в работе, только в ней одной. Но стать собутыльником Стрельчука — это было выше сил Вадима, и не потому, что он не был пристрастен к выпивкам и, следовательно, не мог составить интересной компании человеку, который водку пил как воду (он мог, к примеру, хлопнуть один за другим пару стаканов «Столичной» и, без малейших признаков опьянения, поехать на планерку в СУ), а просто потому, что все в этом человеке вызывало в Вадике протест: его фигура, не по годам массивная, как у сердечника, непропорционально маленькая голова и толстое, мясисто-красное лицо, самым характерным для которого было выражение самодовольства, и в особенности — трубные звуки его поистине луженого горла — главного инструмента его успешного руководства участком, инструмента, который мог, однако же, мгновенно переладиться на мирное звучание мурлыкающего кота, когда Стрельчук давал ответ начальству. Эта внутренняя неприязнь к нему, тщательно скрываемая Вадиком, но каким-то непонятным образом угаданная Стрельчуком, как видно, и была причиной антипатии его к молодому прорабу, так что, в любом случае, рассчитывать на благорасположение Стрельчука Вадику не приходилось. Вторым был путь открытого конфликта с попыткой вывести на чистую воду негодное администрирующее руководство Стрельчука — путь, как быстро понял Вадик, совершенно нереальный, так как Стрельчуку с его авторитетом старожила стройки и дружескими связями на всех иерархических ступенях «Рудстроя» ничего не стоило изобразить неопытного Вадика злостным клеветником, чтобы затем изгнать его из управления. Третий путь — взывание к могущественной «руке», с помощью которой можно сбросить Стрельчука, — был еще более утопичным за неимением у Вадика каких-либо видов на приобретение высоких покровителей, но именно обдумывание этой утопии натолкнуло Вадика на мысль обратить на себя внимание высокого начальства какой-нибудь дерзкой инженерной инициативой. Эта мысль увлекла его, а вскоре родилась идея и самой инициативы — построить крупноблочный дом методом монтажа «с колес». Этот метод Вадик знал детально, потому что в свое время выбрал его темой курсового проекта по строительному производству; в «Рудном» его пока не применяли, но Вадик был уверен, что эту идею поддержат: метод был прогрессивным и, в случае удачного использования, мог принести добрую славу руководству стройки.