Неожиданные люди - [45]

— Ты хотел спросить меня о чем-то?.. — буднично спросил Олег, глядя на отца карими отцовскими глазами. — Разве ты забыл?

— Представь себе, забыл, — покаянно пробормотал Ваганов.

— Эх, ты… Сказать?

— Напомни, будь другом…

— Ты хотел узнать, почему я не пошел по твоим строительным стопам…

— Верно! — вспомнил и Ваганов и спросил с улыбкой: — А почему, в самом деле?..

— Потому что слишком много развелось технарей.

— Такое заявление я слышал от тебя не раз… А если серьезно?

— Я говорю самым серьезным образом.

— Тогда я попрошу тебя развить эту мысль.

— Пожалуйста… Только разреши сперва задать тебе несколько вопросов…

— Попробуй…

— Вот скажи: зачем, для чего живут люди?..

— Ну… об этом Горький хорошо сказал: для счастья…

— Точно… А в чем они видят счастье?..

— Каждый, наверно, по-своему его понимает.

— Ладно. — Олег сделал легкий жест досады. — А что такое счастье, ты можешь сказать?

— Счастье?.. По-моему, это… стремление… к тому, что доставляет внутреннюю удовлетворенность…

— Вот-вот, стремление… И к чему же стремится большинство? Разве не к материальным благам?

— Ты не прав, Олег… Как раз у нас-то большинство живет духовной жизнью…

— Докажи.

— Нет ничего проще… Как ты считаешь, если человек стремится жить интересами своей работы, общего дела — это материальное стремление или духовное?..

— Пап, я спросил тебя о личном счастье человека, а не общественном…

— Для большинства работа — смысл жизни…

— А я буду спорить, что нет… Да ты посмотри, что делается в нашем городе — как с ума все посходили: все, от мала до велика, спешат забить свои квартиры полированными гарнитурами, коврами, хрусталем, фарфором, дорогими шмотками! Вот и выходит, что для них работа — средство, а цель — материальные блага… Не духовные, а материальные!

— Думаю, ты ошибаешься… Все же большинство ищет счастье в труде. А что касается материальных увлечений, то это… как это французы говорят… а пропо, кстати: сделать свой быт и жилище удобными, красивыми — стремление вполне естественное…

— Ничего себе а пропо! Скоро каждый возжаждет иметь легковую машину, дачу и собственный сад! А потом начнется третий тур: приобретение личных вертолетов и фешенебельных яхт!

— Что же в этом плохого? Материальные потребности движут прогресс…

— Какой прогресс?! — стал горячиться Олег. — Материальный или духовный?!

— Развитие материального влечет и развитие духовного, — спокойно отвечал Ваганов. — Ты ведь изучаешь диалектику?

— Но диалектика как раз и утверждает, что эти сферы развиваются неравномерно, не синхронно!.. Так вот, как раз сейчас материальное со страшной силой начало душить духовное!

— Я этого не вижу.

— А я вижу! — Олег все более распалялся. — И считаю, что разум человека должен положить предел этой опасной диспропорции!

И Ваганов вдруг увидел, что это не Олег совсем стоит за стулом, а собственный его, Ваганова, двойник…

«Что же это я, выходит, сам с собой говорил?» — растерянно подумал Ваганов.

— Представь себе, — улыбнулся Ваганов-другой и растаял как дым…

…Тут только Ваганов обратил внимание, что он проснулся и лежит с открытыми глазами: в комнате было светло и солнечно… Справа, на тумбочке, четко стучали часы… «Чего только не приснится», — вспоминая сны, подумал Ваганов… На душе было смутно…

Вдруг он почувствовал голод и взглянул на часы — восемь утра… Под часами белел листок записки. Он повернулся на бок и стал читать: «Ни в коем случае не вставай. Я побежала на базар. Вернусь через час и покормлю тебя. Варя…» Он полежал еще немного и медленно, осторожно поднялся… Ноги у него дрожали от слабости, но голова слегка прояснилась… Он шел, держась за стенки, и его пошатывало, как пьяного…

В кухне была чистота и блестели белым пластиком посудные шкафы и тумбы… На голубоватом столе красовалась новая хрустальная сухарница, полная маленьких домашних сухарей… На плите он обнаружил горячую кастрюлю. В ней оказался куриный бульон… Он налил себе большую чашку бульона, бросил туда сухарей и с наслаждением, давно не испытанным, съел сухари и выпил бульон… И вдруг почувствовал, что страшно хочет спать… Он вернулся в комнату, лег в постель и, едва коснувшись головой подушки, как в яму провалился — заснул и спал, без всяких сновидений, больше двадцати часов…

Через день он был уже на ногах и, несмотря на запрещение врачей, с головой окунулся в работу. Его квартира превратилась в штаб-квартиру: с утра до вечера здесь хлопала входная дверь, громыхали в коридоре энергичные шаги, вовсю трезвонил телефон, раздавались грубоватые, привыкшие командовать голоса… решались сложные, не терпящие отлагательства дела. И выздоравливающему дирижеру этих дел, Ваганову, было радостно и хорошо, что он живет и действует, что жизнь его необходима множеству людей и — стройке… И треволнения болезни, беспокойство снов, раздумий и сомнений стали уходить в воспоминания и забываться, как, рано или поздно, забывается вчерашний день…

Через неделю он перебрался в свой рабочий кабинет и приступил к делам уже официально; и все, кто знал его как энергичного, толкового и вызывающего уважение руководителя — рабочие и инженеры, — ни малейших перемен в нем не заметили. И только кое-кто из управленцев удивился, что в отпуск он уехал не на юг, не в черноморский санаторий, а улетел на родину, в забытую богом, совсем почти обезлюдевшую деревню, где много лет уже покоились его деды, отец и мать… И еще одно удивило этих людей: перед самым отъездом Ваганов пригласил кадровика и поручил ему узнать, через Центральный адресный стол, о местожительстве каких-то незнакомцев: Дмитрия Вавиловича Гурьева и Григория Пантелеймоновича Крюкова, обоих двадцать седьмого года рождения, уроженцев деревни Ока, что в Тульской области…