Неожиданные люди - [34]

— И что же дальше? — с интересом смотрел на нее Ваганов.

— А дальше вот что. Наверно, я стала стареть. — Она неожиданно рассмеялась, тряхнула головой, каштановые волосы ее с проблесками серебристой седины как ветром шевельнуло, и с тою же своей застенчивой улыбкой сказала: — Мне почему-то страшно захотелось услышать от тебя… Скажи, только честно, ты любишь… ты любил меня?..

Что-то знакомое, тревожащее сердце вошло в Ваганова вместо с просьбой жены, но смысл неприятного чувства ускользнул от его понимания.

— А если я тебе задам такой же вопрос? — спросил он, движимый не вполне еще понятной мыслью, но заранее зная ее ответ.

— Я люблю тебя, — просто сказала жена, о чем всегда умалчивала.

— Вот видишь, — продолжал Ваганов найденную мысль. — Если даже предположить, что из нас двоих любит лишь один, — это уже здорово… Ведь сколько живут вообще не любя…

— Понятно… — тихо обронила жена и, чтобы скрыть обиду, мелькнувшую в ее глазах, опустила руку за борт, глядя, как ее ладонь рвет глянцевитую поверхность реки (и снова отчетливо и зримо услыхал Ваганов звук журчащей воды)…

— Да нет же, Варя, — сказал Ваганов, продолжая прерванную и не вполне ему ясную мысль. — Я правду говорю. А правда в том, что я и сам не знаю, могу ли я любить… То есть раньше, кажется, мог… Была у меня небольшая романтичная история… Но я не знаю, долго ли сохраняется эта способность. Мне кажется, любовь, как всякое стоящее дело, требует времени… а его у меня пожирает работа.

— Неправда, — быстро взглянула на него жена. — Для любви не нужно времени, для любви нужна любовь… в сердце человека, вот и все!

— Вот-вот, — обрадованно подхватил Ваганов, чувствуя, что он теряет нить своей нечеткой мысли. — Я хотел как раз сказать, что несчастны те… А может, и я такой же?.. Те люди, кто… которые… Что же я хотел сказать? — спросил себя Ваганов и, чувствуя, что окончательно запутался, в досаде прижал кулак ко лбу и сильно зажмурился, но мысль, тревожная, беспокоящая сердце мысль, ушла навсегда…

Он открыл глаза и не увидел ни жены, ни лодки, ни реки. Был только комнатный полумрак и звук дождя за окном: влажное крапанье и звонкие удары капель в железо подоконника… Он включил ночник, бросивший на пол оранжевый конус света, и взглянул на будильник: шел четвертый час. «Полжизни в течение часа», — иронически хмыкнул Ваганов, но вспомнить с полной ясностью всю цепь картин и образов, мелькнувших в сновидении, не удалось: они с мгновенной скоростью тускнели и стирались. Осталось только ощущение тревоги на душе… И было что-то еще, мешавшее забыться сном и все настойчивой давившее на мозг из самых дебрей подсознания… Вдруг жгучее, нетерпеливое желание овладело Вагановым, желание понять трагедию, случившуюся на футбольном поле, получше разобраться в том, что вызвало ее… «Да, я должен в этом разобраться», — решил Ваганов, и тяжесть, давившая ему на голову, вдруг стала отпускать его…

«Липа с фундаментом домны — вот что было началом конца», — подумал Ваганов и вспомнил тот номер центральной газеты… свеженький, пахнущий типографской краской… И — как удар по голове — аршинный заголовок на первой полосе:

«ЕСТЬ ПЕНЬ ПЕРВОЙ ГИГАНТСКОЙ ДОМНЫ В СИБИРСКОЙ СТЕПИ! — строители «Сибстройметаллургии» на месяц раньше срока сдали под монтаж фундамент доменной печи»…

И вспомнил себя, молодого Ваганова (тогда еще начальника СУ и члена парткома), вбегающего в кабинет секретаря…

Ваганов вдруг почувствовал, что свет ему мешает… Он выключил ночник и в наступившей тишине закрыл глаза, отдав себя во власть воспоминаний, разрозненных, как несмонтированный фильм.

6

— Ты это видел? — спросил Ваганов, кладя на стол Синицыну газетную статью и обмениваясь с ним рукопожатием.

— А ты думаешь, я газет не читаю? — весело ответил секретарь, почти ровесник Ваганову, маленький и щуплый, как подросток. Он был когда-то классным летчиком, летал на реактивных истребителях, но после демобилизации, избранный секретарем парткома стройки, мгновенно растерял свой боевой задор и слепо шел на поводу у начальства, что стало бросаться в глаза с тех пор, как сняли прежнего управляющего Малинина, — по существу, Кремнев вел заседания парткома, а не Синицын.

— И что ты по этому поводу скажешь? — не садясь, продолжал Ваганов, удивляясь мальчишеской веселости Синицына.

— Что я могу сказать… — развел руками секретарь. — Здорово! О нас теперь узнает вся страна!

— Да это же липа! — кивнул Ваганов на газетный лист. — Никакого пня и в помине нет. «Доменстрой» только-только успел с арматурными работами. В опалубку не уложили ни одного кубометра бетона, это же всем известно.

— Не уложили, так уложат нынче-завтра, — сказал секретарь, который, сиднем сидя в кабинете, понятия не имел о положении дел на стройке.

— Да он был ли хоть на стройплощадке, этот журналист? — спросил Ваганов.

— А шут его знает. Я его не видел. С ним Кремнев разговаривал.

— А Кремнев читал газету?

— Да он мне первый позвонил, поздравил…

— С чем поздравил?

— Ну… что пресса вспомнила о нас… морально поддержала, — теряя несколько уверенность от пристального взгляда Ваганова, сказал Синицын.

— Еще раз повторяю: никакого фундамента нет и в помине, — сказал Ваганов. — Кого мы обманываем? Самих себя?.. Нужно в редакцию написать и объяснить, что произошло недоразумение, ошибка… и это письмо опубликовать в нашей многотиражке, чтобы народ на стройке знал истинное положение вещей…