Неожиданные люди - [29]

Шрифт
Интервал

«Что мне оставалось делать? — прервав воспоминания, спросил себя Ваганов. — Звонить Артюхину? Спорить и доказывать?.. Кинуться на поиски других добровольцев, из местных старожилов? Так ведь Артюхин — старожил и опытный механик — не пошел на собственный риск… А может быть, мне нужно было побежать к Кремневу и расписаться перед ним в своем бессилии? И упустить за этой суетой драгоценное время — светлую часть дня?.. Я сделал так, как сделал бы любой в моем положении…»

…Он окинул взглядом напарника Махмуда, тоже чеченца, с приоткрытым ртом взиравшего на начальство, — парень был здоровый и телосложением под стать Ваганову.

— Раздевайся! — приказал ему Ваганов.

Напарник вытаращил на него и без того огромные, с желтоватыми белками глаза, но Махмуд негромко, по-чеченски что-то сказал ему, и парень начал раздеваться, глядя в пол и складывая на стулья свой малахай, полушубок, телогрейку… Скинув унты, он несколько секунд помедлил и, поймав на себе упорный взгляд Махмуда, стащил с себя и стеганые брюки, оставшись в теплых кальсонах.

— Накинь на плечи вот это, — сказал ему Ваганов, достав из гардероба свое пальто. — И посиди подожди — за тобой приедут…

Парень с неохотой набросил на себя пальто и сел на стул, тоскливо глядя на Махмуда.

— Красный фонарь есть? — спросил Ваганов, торопливо переодеваясь.

— Есть, — сказал Махмуд.

— Сильный?

— Очень сильный…

— А что-нибудь от холода?

— Спирт в баклажке.

— Это хорошо. А для питья?

— Зеленый чай… полный термос.

— Цистерну надежно закрепили?

— Сам все делал…

— Трактор у тебя не барахлит?

— Трактор новый у меня. Сам обкатывал…

Все эти мелочи, переодеванье, разговор с Махмудом и нахохленный вид напарника под тяжелым пальто всплыли в памяти с особенной ясностью, и вспомнилось удивление, с каким он вслушивался в голос, произносивший русские слова без всякого акцента, — Махмуд прожил среди сибиряков лет пять.

— Галя, — выходя с Махмудом в приемную, сказал Ваганов секретарше. — Позвоните Артюхину и скажите, что у меня в кабинете его тракторист. Пусть пришлет ему теплую спецодежду! А я поехал на кирпичный завод.

Галя, привыкшая ко всему на стройке, понимающе тряхнула головой и взялась за трубку телефона.

Трактор с санями стоял у подъезда, смутно темнея сквозь вихри несущегося снега. Они взобрались в кабину и, затрещав мотором, двинулись по улице, держа ориентир между тенями домов, то слева, то справа слабо проступавшими в разрывах снежных туч.

Когда последние постройки, изредка и еле-еле видимые сквозь буран, остались позади, а мимо, в мягком густом тумане, проплыла водокачка, на трактор, подобно океанскому, прибою, накатила белая, бушующая мгла и затопила их по самую крышу кабины… Именно тогда Ваганова, вдруг потерявшего ориентацию, в первый раз пронзило ощущение, что трактор падает куда-то в пропасть, и у него отчаянно стукнуло сердце… Впрочем, в следующий миг он овладел собой вполне, и когда Махмуд, выключив сцепление, крикнул ему в ухо: «Здесь мы с Тимуром назад повернули. Совсем ничего не видать», — Ваганов, не сказав ни слова, открыл железную дверцу и с фонарем в одной руке и палкой в другой выпрыгнул из кабины…

Мысль его подтвердилась: палка хорошо прощупывала твердую поверхность шоссе, а сразу же за бровкой проваливалась в заваленный снегом кювет, — значит, ориентируясь по бровке, можно потихоньку двигаться вперед… Включив фонарь, он поднял его над собой, и красный свет, пробившийся сквозь метельную мглу, увидел Махмуд: из белой бездны вынырнули два кружка светящихся фар…

— Как, Махмуд, можно ехать?! — перекрывая рев бурана, крикнул в минуту исхлестанный снегом Ваганов в открытую дверь кабины.

— Теперь можно! — привстав с сиденья, криком же ответил Махмуд, и на его горбоносом смуглом лице мелькнула простодушная улыбка.

«И все-таки признайся, — остановил воспоминания Ваганов, — ведь был момент, когда ты струсил?»

«Был… Случилось это на мосту через овраг, в каких-нибудь двух-трех километрах от прорабства Омельченко… Трактор врезался в перила… Но страх пришел потом, когда мы выпрыгнули из кабины и увидели то, что увидели: трактор висел над бездной чуть не всей правой гусеницей, — если бы Махмуд затормозил секундой позже, мы бы опрокинулись в овраг…»

«Да… и вот тут-то тебя затрясло… И даже не затрясло — у тебя онемели руки и ноги. Ты шагу не мог ступить и стоял как хваченный столбняком…»

«Все же я себя заставил снова сесть в кабину…»

«Именно заставил… К тому же ты уверен был в водительском мастерстве Махмуда…»

«Я-то был уверен, да он на себя уже не надеялся. Он мне кричал, чтобы я остался на месте: если, мол, сорвусь, зачем двоим погибать?»

«А ты с ним рядом сел…»

«Да, я сел с ним рядом, и может, именно это — необходимость спасти двоих — изощрила Махмуда до виртуозности: каким-то непонятным, инстинктным движением он так сработал фрикционами, ножным и ручным, с одновременно быстрым включением сцепления, что трактор с первой же попытки мягко стронулся влево-назад, в безопасное положение…»

«Да уж… этот мост был для тебя все равно что Аркольский мост для Наполеона», — с усмешкой вспомнил вдруг Ваганов, любивший книги о великих людях…


Еще от автора Николай Алексеевич Фомичев
Во имя истины и добродетели

Жизнь Сократа, которого Маркс назвал «олицетворением философии», имеет для нас современное звучание как ярчайший пример нерасторжимости Слова и Дела, бескорыстного служения Истине и Добру, пренебрежения личным благополучием и готовности пойти на смерть за Идею.


Рекомендуем почитать
Твердая порода

Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.


Старики

Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.


Ночной разговор

В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…


Встреча

В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».


Соленая Падь. На Иртыше

«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».