Неожиданные люди - [126]
— А, мамыньки! Девки-то… Срам какой! Чуть грех прикрыт, а мужики рядом…
— Вы на ту вон гляньте, во-о-он, которая к воде на цыпках идет. Кажись, и без лифчика вовсе… А задницей-то че выкручивает…
— Да что с них возьмешь? Они, городские-то, все бесстыжие…
Институтские с бегу в речку падают, ногами брыкают, орут, как ребятишки. Захар Кузьмич, усмотрев, что двое парней к стрежню плывут, сказал старшому:
— Река у нас водоворотная, быстрая. Пусть поостерегутся.
Тот загаркал в ладони, как в рупор:
— Товарищи, предупреждаю: на реке водовороты. Повторяю: на реке водовороты. Кто там к середине гребет?! Сейчас же вернитесь!
— Ну, я в контору, — сказал Захар Кузьмич. — Вон, вторая от угла пятистенка. Надо в интернат позвонить, насчет размещения людей…
— Хорошо, хорошо, — кивнул старшой. На босой его голове блестела испарина…
На улице встретился Захару Кузьмичу Ленька, бабки Анны внук. Трусит Ленька в линялой майке, а штаны, хоть и съерзнули ниже пупа, все ж до щиколоток далеко не достают.
«Гляди, че вымахал, — удивился Захар Кузьмич. — В покойника-отца долготье растет… Сколько же ему? Годов десять?»
— Здорово, дядь Захар! — крикнул Ленька.
— Здорово, здорово. Постой-ка, голова!
Ленька приостановился.
— Что мать-то? Все в больнице?
— В больнице, дядь Захар. Доктор говорит, к уборочной выпустят.
— А ты что же… Заработал бы чего, матери на гостинец.
— Да где заробишь?
— А хоть бы и на свекле. Такие хлопцы, с того вон берега, по трешнице в день зашибают.
— Будто?
— Иль я врать буду? Знаешь, где поле-то свекольное?
— А то…
— Вот… Садись сейчас на попутную и пошел. А завтра не проспи: в семь машина уходит. И дружков своих зови.
— Ладно. — Ленька мотнул головой, дальше потрусил.
— Куда же ты, голова? — крикнул Захар Кузьмич.
Ленька не обернулся:
— Я, дядь Захар, городских только гляну…
В конторе, в горнице, бухгалтер Маша в бумажках копается. Напротив — локти растянул по столу кладовщик Яков, зевает.
— Как с машинами? Люди вовремя уехали? — проходя в кабинет, спросил его Кузьмич.
Яков отзевался, принял локти, не спеша ответил:
— Нынче по заявке полностью дали…
В бесфорточном кабинете все еще утренний дым висит. Телефонная трубка и та провоняла дымом. Позвонил в интернат, договорился насчет институтских, кликнул Якова.
Тот не сразу прихромал. Сел в углу на лавку, из тени отозвался:
— Че, Захар Кузьмич?
— Сколь у тебя лопат на складе?
— Ни одной.
— Как так ни одной?
— Так. На центральном нет, а я где возьму?
— А пилы, топоры?
— Два топора есть, без черенков, а пил сроду не получали.
— Ты сознайся, голова, когда в последний раз на центральный склад заходил?
— Че мне сознаваться? Вчера… Да, считай, дня не проходит, чтобы я там не был. А то в день по два раза бегаешь…
Солнце светит из окна как раз в Захара Кузьмича, а Якова лицо плохо видать в дымном углу, — не поймешь: врет ли, правду ли говорит.
— Да-а… Плохо, голова, дело. Худые мы с тобой хозяева.
— Отколь нам взять-то, Захар Кузьмич? — тихо говорит Яков.
— Ладно. Завтра к утру полтора десятка лопат, десяток топоров насаженных и две пилы поперечных чтоб готовы были. Городских нам дали на постройку клунь. Понял?
— Понять-то понял. Да только где возьмешь? Своровать?
«Эк, кадры, кадры!.. Ничем его не проймешь. А ведь знает, и как инструмент на складе уловить, и где его теперь взять, все знает! Время только, зануда, тянет…» Захар Кузьмич три года с ним мается, с тех самых пор, как Якова с агрономов турнули за безграмотность. Давно бы надо какую-нибудь хозяйскую бабу поставить кладовщиком, да его-то, калеку хромого, куда? В сторожа? В рабочком побежит…
— Вот что: бери деньги и езжай в рабкооп.
— И че зря говорите? — Яков пожал плечом. — Знаете же: запрещено за наличные…
— Маша! — криком разразился Кузьмич.
Та уже в дверях.
— Деньги в кассе есть?
— Есть.
— Яков, сколь тебе надо?
— Мне нисколь не надо.
— На инструмент, говорю, сколь надо?
— Гм… струмент. Сами считайте: топор семьдесят шесть копеек, да пилы, кажись, по два двадцать, да лопаты копеек по сорок… Та-ак. — Голову сбычил, подумал. — В общем, рублей двадцать пять.
— Выпиши ему двадцать пять рублей, Маша.
— Я выпишу, Захар Кузьмич. — Маша по привычке принялась за косу: крутит ее и гладит. — Только ведь за наличный расчет разрешено разовое приобретение не более как на пять рублей. Вы же знаете. — И откинула косу за спину. Захар Кузьмич затянулся шибко, закашлялся.
— Яков, попросишь в рабкоопе счета выписать по пять рублей разными числами. Понял?
— Да я давно понял. Только ответственность с себя сымаю. Вот, при свидетеле, — и захромал вслед за «свидетелем».
— Сымай… Только дело скорей делай… Погоди-ка, — остановил его в дверях, — а постелей у тебя на всех хватит?
— Хватит, — буркнул себе в плечо Яков и прикрыл дверь.
Захар Кузьмич стал прикидывать, кому дать квартирантов: «Не забыть бабку Анну. Хоть невелики квартирные деньги, бабке же и тех взять негде. Да квартиранты-то и молока, яиц, зелени купят, а когда и угостят чем — все помога старой. А то, глядишь, и обрезков припасут со стройки…
Хороших бы мужиков впустить к Ольге-разведенке. Мается с двумя ребятишками баба, в поле весь день, а дом сирота: и плетень завалился, и крыша течет, с улицы видно: проржавые листы задрались».
Рассказы Леонида Радищева (1904—1973) о В. И. Ленине вошли в советскую Лениниану, получили широкое читательское признание. В книгу вошли также рассказы писателя о людях революционной эпохи, о замечательных деятелях культуры и литературы (М. Горький, Л. Красин, А. Толстой, К. Чуковский и др.).
В романе «Белая птица» автор обращается ко времени первых предвоенных пятилеток. Именно тогда, в тридцатые годы, складывался и закалялся характер советского человека, рожденного новым общественным строем, создавались нормы новой, социалистической морали. В центре романа две семьи, связанные немирной дружбой, — инженера авиации Георгия Карачаева и рабочего Федора Шумакова, драматическая любовь Георгия и его жены Анны, возмужание детей — Сережи Карачаева и Маши Шумаковой. Исследуя характеры своих героев, автор воссоздает обстановку тех незабываемых лет, борьбу за новое поколение тружеников и солдат, которые не отделяли своих судеб от судеб человечества, судьбы революции.
Роман Владимира Комиссарова «Старые долги» — своеобразное явление нашей прозы. Серьезные морально-этические проблемы — столкновение людей творческих, настоящих ученых, с обывателями от науки — рассматриваются в нем в юмористическом духе. Это веселая книга, но в то же время и серьезная, ибо в юмористической манере писатель ведет разговор на самые различные темы, связанные с нравственными принципами нашего общества. Действие романа происходит не только в среде ученых. Писатель — все в том же юмористическом тоне — показывает жизнь маленького городка, на окраине которого вырос современный научный центр.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...