Неожиданные люди - [121]

Принялись клевать дюралевыми вилками винегрет с селедкой. Гаврюшин скоро же отвалился назад — пиджак на его плечах, загородивших Антону залец, по швам готовился лопнуть, — полез за пазуху, вытащил из кармана на стол красный картонный коробок. Открыл — там блеснул желтизной пузырек фигуристый, — закрыл, ласково шлепнул ладонью по крышке:

— Аннушке духов купил для передачи. Не взяли, собаки… — Радостно засмеялся. — Давай за Анюту дернем по малой! — и по полстакана еще плеснул из бутылки…

Момент угадал Гаврюшин: от груди Антона расходилось, в голову вступая, доброе тепло — сил недостало сдержаться, выпил и эти сто грамм.

— Он еще в родильном лежит, несмышленыш, а я ему уже качалку припас, — веселым шепотом басил Гаврюшин, а стол поматывало под его локтями, стакан звенел о бутылку. — И теща расстаралась, нашила там всяких ползунков, слюнявчиков… черт-те что только не нашила… Вот привезу скоро Аньку — заживем!.. С квартирой хреново дело: четверым тесно будет теперь в двухкомнатной. Ну да как-нибудь… Начальник автобазы новую «Волгу» получает, зовет меня к себе шофером. Я ведь на второй класс сдал… А что, пойду. За квартиру. Ему ведь только слово подсказать — и расширят. Верно я говорю?.. Есть тут что? — вскинул бутылку к глазам, выплеснул остатки в стакан, громыхнул стулом, вставая: — Погоди-ка. — К буфету опять побежал.

Этот жизнь туго знает, думал Антон. И везучий… Антону, так тому пришлось чистоганом выкладывать за свою кооперативную. Так уж, видно, жизнь устроена: одному пышки, другому шишки… Антон поглядел на шумливых парней в дальнем углу — там уже все было занято, — в табачном дыму тонули головы… Чего-то грусть начала разбирать Антона. Сказал себе: надо идти. Только не вставалось и не хотелось вставать с насиженного места. Говорить хотелось, выговориться кому-нибудь…

Гаврюшин притащил еще поллитру, по винегрету, тарелку икры кабачковой, сел, потирая грудище широкой пятерней, хитро-весело ощерился:

— Мировая баба эта Эмма. — На буфет кивнул. — Тут запрещено водку продавать, только коктейли. А для нашего брата всегда найдет чего-нибудь покрепче… — Бас его захмелел слегка.

Он сунулся было с бутылкой к стакану Антона, но тот упредил: ладонью накрыл стакан:

— Будет мне…

— Ну, ты эт брось, Антон, — обиделся Гаврюшин.

— Нельзя мне… Зарок я дал…

— Ерунда! — махнул рукой Гаврюшин. — Сколько ты не пил?

— Да как сюда устроился…

— Теперь уже можно. Это я тебе говорю. — И не успел Антон ладонью загородить, забулькало в стакане. — Время, брат, — лучший доктор! Ну, бывай здоров…

Выпили, закусили. Хмель как будто не брал Антона, только в груди непонятная досада копилась, и обидные слова сами собой вырвались изнутри:

— Ты вот мне скажи, Лексей. Ты пограмотней меня-то… Стажу у меня пятнадцать лет. Я машину, можно сказать, до последнего винта чувствую. А стал наниматься в автобазу, не машину мне дали, а чистый гроб. Лишь бы с рук спихнуть… Ладно, думаю, поработаю сколько-то… Я ее всю раскидал. Да ты же видал: с месяц я с ней валандался. Поршня заменил, клапана заменил. Ходовую скрозь пришлось перебрать. Ездить стал, план давать не хуже других… Осенью самосвалы новые получили. Тому дали, другому дали, а мне — хрен… Из энтих машин три уже разбить успели, а я все на старой… Нынче я с ней в буран угодил, думал, не доеду: порожнем и то рама трещит. Давно бы ее на металлолом изрезать. Неужто начальство не видит: я на ремонте больше стою, чем ездию. Хоть бы уж с капитального дали… У меня, чай, семья, пить-есть хотят. Я еще за квартиру не расплатился. Вот и рассуди… — С такого разговору Антон уже и не заметил, как еще по полстакана выпили.

Багровый от хмеля, Гаврюшин головой подался к Антону и локтем было красный коробок смел. Покосился на него, сунул в карман, снова уставился в Антона:

— Эх, Антон, Антон… В автобазе полтыщи шоферов, и разбитая машина не у тебя одного. Разве всем напасешься новых? Поэтому на новые сажают «старичков» или тех, кто на виду. Понял?.. А ты? Тебя же не видно и не слышно в гараже. Ты ни с кем даже поллитры не раздавил с получки. Так? Так. А на собрания ты ходишь?.. А-а-а. А нужно бывать, нет-нет да критики подпустить иногда. Начальство это любит, если работяга так, слегка, без перегиба, проедется… А на приеме ты был у начальника?.. Ну вот, видал… Ты что же, хочешь, чтобы тебе новую машину на блюдечке поднесли? Нет, брат, этого ты не дождешься… Ну, ничего. Не падай духом! Что-нибудь сообразим… Гаврюшин, брат, малый не промах… Ты его держись. Ха-ха… — Правый глаз у Гаврюшина лихо мигнул. — Давай… за новорожденного…

Но от слов Гаврюшина легче Антону не стало. Наоборот: навалилась на сердце, на голову мутная тоска и хотелось пить и напиться…

На прощанье хлопнул и еще «посошок»…

Оделись, пошли… На улице Антон всё жал руку Гаврюшину своей негнущейся, жесткой ладонью, благодарности бормотал и, как только остался один, побрел домой, совсем уже пьяный.

V

С порога, мучимый охотой добавить, заорал в темноту:

— Варька-а!

Из потемок наплыло на Антона бледное лицо:

— А-а. Никак пьяный!

Вспыхнул свет в передней.

Жалкие глаза жены озлили Антона:

— Молчи, дура!.. Сбегай-ка лучше-ка… — Скинул на пол валенки, полушубок.