Неожиданные люди - [106]

Шрифт
Интервал

Сказано было это тоном, подчеркивающим разницу между ним, младшим командиром Голубом, и рядовым Тишкиным, как будто это не сержант вчера в землянке называл того же Тишкина «дядь Матвей» и не он рассказывал товарищам о самых своих сокровенных делах. Тишкин даже вздрогнул от этого окрика.

— Пить хочете, товарищ младший лейтенант? — услышал Ягодкин бойкий говорок Писаренко, который, присев на корточки, протягивал ему мокрую пилотку, доверху наполненную водой. Снизу пилотки срывались и падали в траву крупные прозрачные капли. — Роднична!

Ягодкин приподнялся и, несколько раз глотнув из пахнущей потом пилотки ледяной, освежающей воды, сказал спасибо.

— На здоровьичко! — Писаренко расплылся в радушной улыбке и с этой улыбкой пошел обносить водой товарищей. Сзади фартуком болталась на нем повязанная гимнастерка, а рукава исподней рубахи были высоко засучены.

Ягодкин опять полуприлег и, опираясь на локоть, поднял голову вверх. Сквозь широкие прорехи в развесистых лапах сосны ярко сверкало небо. Было оно изжелта-белесое от расплывшегося солнца, и где-то там — с земли казалось, в самой глубине далекого неба, — проплывало нечто серое, крестообразное, чьи очертания сливались с раскаленным маревом: «Наверно, большая одинокая птица», — подумал Ягодкин и, посмотрев на сержанта, спросил его глазами: «Пора?» Предупредительно глядевший на него сержант тотчас же вскочил, как вскинутый пружинами, и бодро скомандовал:

— Па-адъем! Кончай курить! — И сам первый вышел на поляну, таща за собой блистающее полотно стальной ленты.

Следом медлительно двинулся Тишкин, слегка косолапя и почесывая грудь под белой рубахой. И, всех опередив, мальчишеской скоробежкой бежал через поляну Писаренко. Ягодкин подошел к теодолиту и, потеснив плечом Жмакина, заглянул в окуляр. В четком круге линзы висел вниз головой Писаренко, а над его ногами зеленела трава, в которую он только что воткнул белоснежный кол. Левее, тоже перевернутый, рубил березу артиллерист, облепленный белой рубахой. Помахав Писаренко левой и правой ладонью и выставив кол в створ, Ягодкин сказал себе «хорош» и отступил, давая место Жмакину, который, тронув прокуренным пальцем усы, припал к окуляру.

Тут до слуха Ягодкина донесся странный звук жужжания, идущий сверху. Ягодкин возвел глаза к небу и увидел снижающийся к лесу самолет, похожий на летящий крест. Ягодкин стал вглядываться в него, пытаясь угадать тип самолета, как вдруг жужжание прорезал тонкий, стремительно растущий свист. И прежде чем Ягодкин осознал, что означает этот свист, с поляны раздался истошный вскрик сержанта:

— Воздух!!!

Взгляд встревоженного Ягодкина упал на поляну: сержант и долговязый Тишкин опрометью убегали к лесу, туда, где за деревьями мелькали белыми рубашками тоже убегающие Писаренко и артиллерист.

— Ложись! — просипел над ухом командира Жмакин и, пихнув его в плечо, упал на живот.

Ягодкин послушно лег, не вполне понимая, что, собственно, происходит, но пронзительный, врезающийся в воздух свист, от которого в ушах у него засвербило, вдруг сжал его сердце предчувствием неотвратимой страшной беды. И в ту же секунду рванула на поляне бомба, рывком вздыбив над собой развороченную землю.

Земля под Ягодкиным грубо дернулась, как будто собираясь сбросить припавшего к ней человека, сбросить и отдать во власть той жестокой, сокрушающей силы, которая прокатывалась по поляне, грохоча разрывами и с визгом швыряя стальные осколки. Дикий, первобытный ужас, обуявший каждую клетку тела Ягодкина, судорожно вдавливал его грудью, лицом, руками в эту дергающуюся, из стороны в сторону ходившую землю, и в том его единственном, не атрофированном страхом уголочке мозга, который был еще способен мыслить с лихорадочной безудержностью билась лишь единственная мысль: что вот-вот сейчас, сию секунду эта дикая грохочущая сила накроет его и последнее ощущение, ощущение животного ужаса, сдернется мраком исчезновения. И когда его взрывной волной, как смятую бумажку, отшвырнуло в лес, юзом протащив лицом по выступающим корням сосны, он сказал себе: «Все! Конец!» И это был действительно конец — конец бомбежки. Хаос смертоносных ударов прервался. Но в ушах полуоглохшего Ягодкина, ничком лежащего под сосной, все еще плясал бешеный грохот разрывов, а в зажмуренных глазах все еще взвивались кверху черные султаны земли.

Наконец, до скованного страхом сознания его дошло, что вся эта пляска смерти — внутри его, а не снаружи, и что сам он жив и, кажется, даже не ранен. Он открыл глаза и, повернув голову, увидел Жмакина, бредущего к поляне. Ягодкин заставил себя встать и, пошатываясь, чувствуя дурноту и глухие пробки в ушах, бессознательно двинулся за Жмакиным, едва волоча свои обмякшие, дрожащие ноги.

Как во сне прошел он по поляне, изуродованной зияющими мрачной чернотой воронками, и машинально остановился, потому что остановился Жмакин. Они стояли у огромной рваной воронки, вокруг которой на стороны завалились полуискромсанные взрывом деревья. Нечеткий, подернутый туманом взгляд Ягодкина вдруг различил склонившихся у края воронки незнакомых красноармейцев в белых рубашках. Вот они поднялись, и на руках у них Ягодкин увидел и узнал рослого артиллериста, что рубил березу. Глаза у него были закрыты, но, был ли он мертв или жив, Ягодкин не разглядел. Товарищи уносили его в глубь леса, тыкаясь плечами о деревья и поругиваясь (Ягодкин расслышал только слова «гимнастерки» и «демаскировка»).


Еще от автора Николай Алексеевич Фомичев
Во имя истины и добродетели

Жизнь Сократа, которого Маркс назвал «олицетворением философии», имеет для нас современное звучание как ярчайший пример нерасторжимости Слова и Дела, бескорыстного служения Истине и Добру, пренебрежения личным благополучием и готовности пойти на смерть за Идею.


Рекомендуем почитать
Сердце помнит. Плевелы зла. Ключи от неба. Горький хлеб истины. Рассказы, статьи

КомпиляцияСодержание:СЕРДЦЕ ПОМНИТ (повесть)ПЛЕВЕЛЫ ЗЛА (повесть)КЛЮЧИ ОТ НЕБА (повесть)ГОРЬКИЙ ХЛЕБ ИСТИНЫ (драма)ЖИЗНЬ, А НЕ СЛУЖБА (рассказ)ЛЕНА (рассказ)ПОЛЕ ИСКАНИЙ (очерк)НАЧАЛО ОДНОГО НАЧАЛА(из творческой лаборатории)СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЕ СТАТЬИ:Заметки об историзмеСердце солдатаВеличие землиЛюбовь моя и боль мояРазум сновал серебряную нить, а сердце — золотуюТема избирает писателяРазмышления над письмамиЕще слово к читателямКузнецы высокого духаВ то грозное летоПеред лицом времениСамое главное.


Войди в каждый дом

Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.