Неоправданная жестокость - [29]

— В сортире, — продолжил за нее мужчина. — Разбирается с психом, который к вам приставал.

Светлана запнулась. Ей показалось, взгляд мужчины на миг стал холодным и циничным.

Нет, взгляд все тот же. И улыбка не изменилась. Почему же ей вдруг стало так холодно?

— Мой муж — бизнесмен, — с волнением объяснила она. — Не очень крутой, но для Демьяновска Витю можно считать…

— …обеспеченным человеком, — мягко закончил мужчина, накрывая ладонь Светланы своей. Его рука оказалась холодной и влажной, прикосновение мужчины было неприятным.

Светлана обнаружила, что несмотря на улыбку, взгляд и нежный голос — он страшно, неестественно напряжен.

— Мой муж, — продолжала Светлана (странно: она говорила о Викторе, как о каком-то книжном персонаже) владеет сетью детских магазинов. Недавно здесь вот построил новый магазинчик — «Волшебная радуга» называется, не слышали?

— Я был там. Покупал плюшевого медведя для своего сына. Прекрасный магазин. По уму все сделано.

— По уму? — Светлана с недоумением смотрела на него.

Тот рассмеялся своим чудесным смехом.

— Я заметил, что полки сделаны из серой пластмассы. Знаете, от выбора цвета многое зависит. Я часто езжу по области, и в каждую поездку стараюсь что-то купить для сына. Во многих магазинах бываю. Знаете, в одном полки с игрушками были красного цвета. И они как-то давили на психику. Вроде, и не замечаешь их — полки и полки — а неприятно. Многие дети, которых родители приводили в магазин, вдруг начинали плакать, а потом ночью им кошмары снились. Никто не мог понять, в чем дело. А причина-то — тьфу! — красный цвет полок. Понимаете?

Светлана кивнула. Мужчина чуть сжал ее руку — она вздрогнула.

— В других магазинах тоже полки были неправильного цвета. Синий, желтый, зеленый — все неправильно, любой яркий цвет. Дети же очень к краскам чувствительны. Все яркие цвета давят на психику, и отвлекают от самих игрушек. На таких мелочах миллионы теряют. А у вашего мужа в «Радуге» полки серого цвета. Я это заметил, и мне очень понравилось. Во-первых, сразу видно, человек умный, распорядился, чтобы полки сделали незаметными, чтобы они от товаров не отвлекали. Во-вторых, он еще и заботливый, бережет детскую психику.

— Да, Витя у меня такой. — Светлане снова показалось, что она говорит о постороннем человеке. — Заботливый.

— О, вы его хвалите.

— А что мне его — ругать, что ли? Мы с ним душа в душу восемь лет прожили, и ругать его пока особо не за что. Меня он тоже все время хвалит.

— Я уверен, вас тоже есть за что хвалить — вы самая красивая женщина в этом зале.

Светлана, краснея и опустив глаза, с трудом и поневоле как бы делая одолжение, выдавила:

— Спасибо.

— О, вы еще и краснеете. Еще одно достоинство. Хорошо, когда человек краснеет. Значит, не гордый, честный и чувствительный. Я, знаете, боюсь людей, которые никогда не краснеют.

— Почему же? — Светлана не отрываясь смотрела на собеседника, и на лбу ее появилась складка: ей было очень трудно следить за его мыслью. Он как-то странно говорил.

— Если не краснеют, значит, они хладнокровны и хорошо владеют собой. Ничто их не волнует, а значит, такие люди ничего и не ценят. И, что еще страшнее, ничего не стыдятся. Вы меня понимаете?

— Да, — сказала Светлана, не очень, впрочем, понимая.

— Такие люди опасны, и я стараюсь с ними не общаться.

— Почему опасны?

— Потому что ничего не стыдятся.

— Не поняла. — Светлана мотнула головой. — Какой толк чего-то стыдится?

— А стыд — это самое лучшее человеческое качество, — все с той же улыбкой объяснил мужчина. — Все самое лучшее в человеке — от стыда. От страха перед наказанием, перед Судом божьим.

Светлана снова ощутила укол тревоги. Она убрала руку под стол. Он продолжал, глядя на Светлану с прежней улыбкой, но в глазах за нежностью промелькнула тень чего-то (злобы?), а в голосе появились странные, будто издевательские нотки:

— А то, знаете, как некоторые — сделают другому человеку гадость, или даже жизнь ему сломают, — и ни капельки им не стыдно. И живут себе припеваючи, и все у них шито-крыто — дети, муж, дом, машина. Живут в богатстве и здравии. И даже пользуются уважением.

Светлана, с беспокойством глядя на незнакомца, вдруг еле внятно прошептала:

— Извините, забыла спросить… как вас зовут?

— Меня? — переспросил он. — Дорофеев Артем Константинович. Вам это имя что-нибудь говорит?

— Нет, — тихо ответила Светлана, с ужасом глядя на мужчину.

Музыканты отыграли. Пары перестали топтаться на месте, мужчины выпустили партнерш из объятий. Люди за столиками разразились аплодисментами.

Незнакомец перестал улыбаться. Лицо его сразу постарело, осунулось, черные круги под глазами проступили с ужасающей четкостью. Глаза блестели холодно и жестко.

— А Виктора Дорофеева помните?

— Нет, не помню. — Она не понимала, что говорит. И где-то в закоулках памяти все же мелькнула тень воспоминания. Это имя вызвало смутную ассоциацию с чем-то мерзким и ужасным. Спустя секунду пришли ощущения: чужие грубые руки, скользящие по ее телу. И запах спермы.

— Уходите, — сказала Светлана. У нее кружилась голова, она была не в силах встать, пошевелиться, позвать на помощь. — Что вам нужно?