Неоправданная жестокость - [19]

— Это будет лицемерие. В моих магазинах полно европейских товаров.

— Народ не будет разбираться. Главное — убедить их на словах. Рыть под тебя будут только журналисты, и то по заказу твоих соперников. Но им ты можешь объяснить, что это необходимость, вызванная тем, с чем ты собираешься бороться — превосходством западных производителей.

— Вы говорите так, словно мы все уже решили.

Павел Сергеевич остановился в центре кабинета. Пригнув голову, он посмотрел на Виктора и мягко сказал:

— По-моему, ты просто должен.

Виктор, поиграв желваками, вскинул голову и выпалил:

— Вы не понимаете. Никакой политической карьеры не будет. Я даже не уверен, что доживу до следующей годовщины.

Павел Сергеевич нахмурился.

— Почему?

— Мне и моей семье угрожают, — с трудом ответил Виктор. — Я не знаю, кто. Об этом я и хотел с вами поговорить.

Тесть некоторое время стоял с изумленным видом. Потом сел на диван.

— Выкладывай.

Виктор рассказал все, начиная с того дня, как их со Светланой сфотографировал темноволосый мускулистый парень. Он старался, чтобы его рассказ звучал связно и правдоподобно, но ничего не получалось.

Павел Сергеевич, однако, слушал с большим вниманием.

Закончив, Виктор с облегчением выдохнул. Он чувствовал, будто сбросил с плеч мешок с цементом, который таскал на себе всю эту неделю.

— Что вы об этом думаете? Есть догадки, чьих рук это дело?

— Это не Литвинов. Ты можешь быть уверен.

— Почему не он?

— Если бы этот человек хотел что-то от тебя получить, он бы сразу пошел на крайние меры.

— Но кто тогда? Кто мой враг? Я знаю, что не вы. Потому что…

— Потому что та девка наплела тебе про меня гадостей? — расхохотался Павел Сергеевич. — Будто бы я насилую маленьких девочек из приюта? А значит, я не мог послать ее к тебе? В этом есть логика. Но, поверь, захоти я напугать тебя, я пошел бы и на такое. Это сложный ход, который сразу отвел бы от меня подозрения.

— Тогда кто?

Павел Сергеевич поднял глаза к потолку.

— Это не Андрей. Не Слава. Не Миша Светлов и не твой конкурент. Твой враг вообще не из деловых кругов. Скорее, из низов общества. Он не обладает ни властью, ни влиянием. Потому и подбирается к тебе так робко и осторожно. Думаю, он даже не подозревает, как ты напуган.

— Я не напуган.

— Ну, ладно — встревожен. За семью.

Павел Сергеевич встал, снова подошел к столу и налил в стакан воды.

— У меня два варианта. Первый: вашу семью преследует какой-то псих. Ему просто нравится пугать людей, и он выбрал вас совершенно случайно.

Второй: у тебя есть враг, которому ты когда-то насолил, даже не подозревая об этом. И он, спустя годы, решил отомстить.

Павел Сергеевич подошел к окну. Мелкими глотками отпивая из стакана, он смотрел в сад. А Виктор, обхватив голову руками, напряженно обдумывал его слова.

Спустя минуту он покачал головой.

— Я не знаю, кому бы мог так насолить. Кажется, за всю жизнь я не причинял никому такого вреда, чтобы мстить за это моим родным.

Павел Сергеевич поставил стакан на стол. Сунув руки в карманы брюк, сверху вниз серьезно взглянул на встревоженное лицо Виктора.

— Это еще ничего не значит. Во-первых, как я уже говорил, можно нанести человеку вред, не заметив этого. Сказал или сделал что-то — кажется, ничего особенного, просто пошутил. Но человек может в этот момент находиться в таком подавленном состоянии — из-за каких-то своих личных проблем, — что твоя шутка глубоко ранит его в самое сердце.

Мы привыкли думать, что серьезные события имеют в своей основе столь же серьезные причины. Но я в своей жизни часто наблюдал совершенно иную картину. Какой-нибудь значительный поступок не приводил ни к каким результатам, а великие события имели такие ничтожные предпосылки, что смех разбирает.

Во-вторых — даже если ты сознательно причинил кому-то вред, ты можешь и не помнить об этом. Я часто замечал, что люди, совершая ужасные поступки, потом почти начисто забывают, что совершили. А если и вспоминают, то объясняют свой поступок такими благородными мотивами, что просто диву даешься, как сознание человека способно скрывать от него неприятную правду о нем самом.

Нужно еще помнить, что со временем человек меняется. Самые сильные изменения происходят в возрасте сорока лет. Только после сорока у человека появляется душа, и он уже способен каяться и просить прощения. Способен по-настоящему любить. Но до этого возраста любой из нас — просто животное, управляемое инстинктами и глупыми эмоциями.

Но даже если взять более молодого человека, скажем, тридцатилетнего, и взглянуть на то, как он изменился, скажем, за последние семь лет, мы поразимся. И сам он, вспоминая, что творил в двадцать три года, о чем думал и что чувствовал, скорее всего, с изумлением воскликнет: «Это был не я!».

Виктор усмехнулся.

— Но для человека, который мстит мне за то, что я сделал, может быть, семь лет назад, я нисколько не изменился. Да?

Павел Сергеевич не ответил, только чуть прикрыл глаза.

— Что мне делать?

— Усиль охрану особняка. Найми телохранителей для детей и Светы. Обратись в полицию или в частное детективное агентство. Это все, что ты сейчас можешь сделать.

— А что сейчас будет делать