Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов - [57]

Иногда он пытался вкрадчиво-заискивающий тон в разговоре с Овечко сменить начальственным с металлическим тембром. Но и это не помогало. Овечко и тогда умел отвертеться и выскользнуть.

Но, наконец, я закончил свою работу, и Буриков отправился защищать в Магадане подсчитанные запасы, а я смог вплотную заняться своим отчетом. Было потеряно мною слишком много времени. Другие ушли далеко вперед, и мне необходимо было торопиться.

Мария Сергеевна Венчугова

Евгений Николаевич Костылев, проводя стотысячную геологическую съемку в бассейне ручья Нерючи на Хениканджинском гранитном массиве, обнаружил хорошие рудные проявления олова. Опробование аллювиальных речных отложений показывало хорошее высокое содержание оловянного камня в шлихах. На водоразделах и склонах были найдены свалы обломков рудных жил.

Естественно, что Евгений Николаевич в следующем году хотел сам продолжить работу по выявлению рудных жил, по детальному изучению месторождения, которое он фактически уже открыл. Но на его беду нашлись любители снимать пенки, открывать уже открытое и получать за это премии и награды.

Такими оказались Мария Сергеевна Венчугова, жена главного геолога, и, разумеется, ее муж. Ведь открытие месторождения сулило не только славу и государственные награды, но и вполне материальную мзду — премию за первооткрывательство.

Костылев сопротивлялся некоторое время, не соглашался уступить свое право на славу, орден и премию, да и просто интересно ему было довести свое дело до конца, самому открыть месторождение. Но на него продолжали нажимать настойчиво и неуклонно. Его сопротивления хватило ненадолго, и он в конце концов уступил. «Уступил даме», как острили некоторые.

В результате М. С. Венчугова получила орден Трудового Красного Знамени за то, что Е. Н. Костылев открыл месторождение, ее прораб М. Щепиков — медаль «За трудовую доблесть», а Костылеву не досталось ничего.

Конечно, у Марии Сергеевны был уже некоторый опыт по оловорудным месторождениям. Ей выпало счастье четыре года назад производить десятитысячную съемку и рудные поиски на только что открытом Б. Л. Флеровым уникальном, единственном и неповторимом Бутугычагском месторождении, и кое-чему она там научилась. Возможно, даже, что в связи с этим она провела работу лучше, чем сделал бы это Е. Н. Костылев, но это только допущение, потому что мы никогда не узнаем, каких результатов достиг бы он.

М. С. Венчугова все же не даром ела свой хлеб. Она вместе с топографом Г. Г. Логиновым додумалась до того, чтобы инструментально засекать точки важных находок при крупномасштабной геологической или литологической съемке и рудных поисках исхаживанием. С благословения и при участии И. Е. Драбкина была написана инструкция, разработана система сигнализации флажками, Логинов вычертил таблицу сигналов, подаваемых геологом-реечником, как решили они назвать такого геолога, топографу, и наоборот. Вокруг этого вопроса в октябре стоял шум и ликование участников, включая И. Е. Драбкина, и клубилось восхищение Н. П. Аникеева.

Но почему-то более высокое начальство в Магадане прохладно и безо всякого восхищения или ликования отнеслось к этому, конечно, не изобретению, как хотели бы его именовать авторы, а просто дельному рационализаторскому предложению. Нам не разъясняли этого вопроса, и мы остались в неведении. Просто ликования и восхищение постепенно улеглись, и это дело забылось. Даже авторы о нем перестали вспоминать вслух.

Но Е. Н. Костылева мы все ругали за то, что он уступил свой орден Венчуговой за Хениканджу.

Опять реорганизация

Меньше полутора лет прошло после выделения геологической службы в самостоятельную систему и организацию районных геологоразведочных управлений в ней, что было сделано для улучшения поисков и разведок месторождений полезных ископаемых и ускорения наращивания разведанных запасов их для обеспечения ими нужд горной промышленности, как последовала новая реорганизация. Очевидно, для устранения разрыва и разнобоя в работе разведывающих и эксплуатирующих предприятий и улучшения координации их работы было решено упразднить созданную «автономию» геологической службы и вновь влить ее в горнопромышленные управления. Наше Тенькинское районное геолого-разведочное управление, не так давно выделившееся из Юго-Западного горнопромышленного управления, вливалось теперь в Тенькинское горнопромышленное управление.

В конце зимы в Усть-Омчуге был построен новый двадцатикомнатный одноэтажный дом для работников геолого-разведочной службы, которые переезжали сюда из поселка Иганджа в связи с реорганизацией. В конце марта большая часть работников расформированного райГРУ переехала в Усть-Омчуг и поселилась в упомянутом новом доме и частично в других новых домах: одноэтажном четырехквартирном и восьмиквартирном двухэтажном, построенных Тенькинским горнопромышленным управлением.

К этому времени в Усть-Омчуге были построены, кроме упомянутых домов, еще одноэтажный дом шоферов, такого же объема, как дом ГРС, а также одноэтажное здание школы, пожарная команда, почта, столовая, баня.

На Игандже оставались только работники полевых партий, которые заканчивали отчеты, подготавливались к полевым работам и прямо оттуда выезжали в поле. Помню, как П. Н. Котылев писал рецензию на отчет В. М. Шкрабо и возмущался тем, что В. Т. Матвеенко и Б. Л. Флеров додумались до того, чтобы послать такого малознающего и неопытного человека на такую ответственную и серьезную работу, как рекогносцировочная геологическая съемка и поиски в пятисоттысячном масштабе.