Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов - [17]

Помню, приехал зачем-то Д. П. Васьковский. Я как раз в это время писал письмо в Днепропетровск, надеясь, что скоро откроется навигация, и думая, что поэтому нужно послать письмо, пользуясь тем, что нахожусь на дороге, откуда оно скоро дойдет до Магадана. Д. П. Васьковский с каким-то пренебрежением спросил: «Что это Вы дневник пишете?», и я ответил, что не дневник, а письмо, но меня удивил пренебрежительный оттенок вопроса. Как будто ведение дневника — предосудительное дело или недостойное серьезного человека.

Наконец, кажется, 28 апреля мне удалось уехать в кузове попутного грузовика дальше. У меня был попутчик — молодой парень, освободившийся недавно из лагеря на Лазо и оттуда ехавший со мной на обогатительную фабрику «Вакханку» при руднике «Бутугычаг». И вот наш длинный путь приблизился к концу, и 29 апреля к вечеру мы со спутником прибыли на Палатку. Оставив этого парня возле багажа, окруженного ворами, я побежал к диспетчеру, чтобы узнать о возможности дальнейшего продвижения к руднику, и тот сказал мне, что дорога на Бутугычаг уже совсем закрыта и что проехать по ней просто невозможно, потому что сегодня строители дороги взорвали скалу на повороте при спуске с перевала 92-й км. Ответ диспетчера был категоричен и не оставлял никакой надежды на то, что мне удастся закончить свой путь и достигнуть цели.

Казалось, что единственный правильный выход из положения — это сесть на обратную машину и ехать в Усть-Утиную за другим назначением. Так и поступил мой попутчик, а я проявил выдержку. Я просто решил, что этим выходом можно будет воспользоваться и позже, тем более что спешить в Усть-Утиную незачем, так как наступают три праздничных дня, в которые там просто нечего делать. Да это и легче всего было: подождать здесь какого-нибудь непредвиденного случая, который авось подвернется.

И вот, уповая на то, что вообще утро вечера мудренее, я стал хлопотать о том, чтобы мне разрешили переночевать в шоферской ночлежке, которая официально претенциозно именовалась Домом отдыха водителей. Впрочем, там было тепло, чисто, нешумно, и я решил, что вряд ли украдут мои чемоданы с книгами и другим довольно убогим скарбом. Добиться разрешения было нелегко. Почему-то дело осложнялось тем, что наступают первомайские праздники. Но в конце концов мне удалось устроиться на ночлег, и я залег отсыпаться за бессонную дорогу.

Был вечер накануне первомайских дней, шоферам, остановившимся на ночлег, хотелось промочить горло, как, впрочем, хочется и в другие, совсем не праздничные дни. Но спиртного у них не было, и они на моих глазах, кажется, втроем, осушили флакон хинного мыла и заметно охмелели, но почему-то все остались в живых.

Ночью я хорошо выспался, а утром мне повезло. Оправдалась эта самая надежда на русское авось да небось. Когда я подошел к окошечку диспетчера, возле него стоял невысокий человек, почему-то внимательно смотревший на меня. И, вероятно, именно поэтому я обратился с вопросом не к диспетчеру, как собирался, а к этому самому человеку. Я спросил у него, не знает ли он о том, пойдет ли какая-нибудь машина или трактор сегодня на Бутугычаг. Помню и сейчас, что, задавая этот вопрос, я твердил себе, что напрасно трачу время на разговоры, что спрашивать нужно диспетчера, а не случайных встречных или прохожих, но, к моему величайшему удивлению и радости, услышал в ответ, что машина пойдет, а мой собеседник является заведующим материально-хозяйственной частью этого рудника Левченко. В свою очередь он спросил меня, не брат ли я Всеволода Дмитриевича Володина, и был очень рад, услышав мой положительный ответ, подтверждающий его проницательность. Оказывается, что совсем не случайно он смотрел на меня, когда я его увидел. Мне помогло сходство с братом, хотя мне всегда казалось, что я не очень похож на него.

Машина оказалась полностью загруженной спиртными напитками и различными вкусными вещами, называемыми на торгово-снабженческом языке «деликатесами». Впрочем, изрядную часть полезного объема занимал небольшой компрессор. Меня удивило, что машина, заполненная в основном грузом, предназначенным для «праздничного стола», не так уж спешила на рудник, хотя наступило уже 30 апреля, а до рудника оставалось еще 230 км.

Мне, конечно, не терпелось поскорее тронуться в путь, чтобы скорее закончить, наконец, эту нудную дорогу, но я терпеливо ждал, радуясь, что мне не придется «поворачивать оглобли», почти достигнув цели, и проделывать длинный путь обратно. Поэтому меня совсем не раздражало и не вызывало досаду то, что мы не очень спешили и что мне приходилось долго-долго караулить машину, чтобы кто-нибудь не украл бутылку-другую перцовки, зубровки или коньяка.

Заведующий МХЧ еще с утра рассовал по карманам бутылки четыре спиртного, куда-то отправился, сказав, что идет «уламывать диспетчера», чтобы тот выпустил машину на закрытую трассу. Но диспетчер оказался крепким орешком. Спирт и другие напитки пил целый день, деликатесы наши поедал, а машину не выпускал.

Несколько раз через каждые 2–3 часа прибегал Левченко, вновь и вновь рассовывал бутылки по карманам и опять отправлялся продолжать уламывать диспетчера. Я удивлялся тому, что сам Левченко оставался трезвым, несмотря на то что кое-что из бутылок, конечно, перепадало и ему. Ведь не все же выпивал диспетчер, не бочка же он. Удивлялся я и тому, как собирается Левченко свести концы с концами. Неужели он угощает того за свой счет?