Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов - [16]
К этим предвесенним мартовским дням относится один эпизод, который я помню. Как-то вечером, когда все мы были дома, Ивасих спросил Сепина, когда он собирается вернуть Ивасиху «должок». Сепин долго молчал, напряженно о чем-то думая, а потом ответил, что не помнит, о каком «должке» может идти речь. Ивасих, сохраняя полнейшую серьезность, ответил, что речь идет о тех самых десяти тысячах рублей, которые Сепин взял у него два месяца назад, обязуясь вернуть их сегодня. Сепин, сохраняя спокойствие, ответил, что если бы он взял деньги взаймы, то дал бы расписку. Ивасих ответил, что именно так оно, конечно, и было и что он без расписки, конечно, не дал бы такую большую сумму. Он тут же вынул из своего бумажника расписку Сепина и показал ему. Подпись последнего, хотя и сделанная простым карандашом, была подлинная. Сепин посмотрел и ничего не сказал. Он, видно, и раньше, еще с самого начала этого очень неприятного, должно быть, для него, разговора догадывался, о чем идет речь, а теперь у него не оставалось уже никаких сомнений. Вид у него был очень скучный и, можно сказать, жалкий. Очевидно, он принимал эту шутку Ивасих всерьез и думал, что «плакали его денежки», так как ему невозможно будет доказать, что это фиктивная расписка, сфабрикованная кем-то, ведь подпись его подлинная! Доказывая свою правоту в таком положении, если дело дойдет до суда, поставит себя в глупейшее положение и все равно ничего не докажет. То обстоятельство, что подпись карандашная, хотя и подлинная, — лишь очень слабая зацепочка, на которую надеяться нельзя. Вряд ли суд придаст большой или решающий вес ему.
А дело было в том, что Сепин имел глупейшую привычку упражняться в начертании своей подписи на попадающихся под руку клочках и листах бумаги и потом не обращал внимания на то, куда эти листы девались. Происходило это в рабочее время и на рабочем месте, «в порядке уплотнения рабочего дня». Ивасих однажды подобрал один из таких листов, сфабриковал на нем расписку, оставив одну подпись Сепина и потом долго изводил его, заставляя как следует прочувствовать вредность собственной глупой привычки. Во всяком случае за день или два, пока Ивасих настойчиво продолжал требовать от Сепина возвращения «долга», у того было время обдумать все как следует.
Кончилось дело тем, что Ивасих отдал Сепину поддельную расписку, проведя с ним назидательную беседу. Сепин, должно быть, крепко надеялся на порядочность Ивасиха и на то, что этим кончится, но полной уверенности в таком исходе у него быть не могло, и, наверное, много крови испортила ему эта выходка товарища. Впрочем, несомненно, что это было очень полезно для Сепина.
Вернулся я на свою рудную разведку в середине марта и удивился перемене погоды. Еще держались крепкие утренники и ночные морозы, но дни были солнечные и днем на солнце уже заметно подтаивал снежок. И еще запомнились мне утра, удивительно светлые и какие-то светозарные.
Снова в путь
Нужно сказать, что, еще будучи в Усть-Утиной в первый раз, когда меня назначили на Лазо, я в беседе с Б. Л. Флеровым выражал желание работать в полевых партиях. Флеров даже обещал мне что-то, но позднее этот вопрос не возбуждался вновь и мне, пожалуй, уже не очень хотелось менять место, потому что я уже привык здесь. Здесь стало лучше — появилось электрическое освещение в нашем бараке, приисковые плотники начали строить уже не таежный барак, а настоящий дом немного ниже нашего барака на том же правом берегу ручья.
Поэтому я не очень обрадовался, когда около 20 апреля или даже позднее получил выписку из приказа по управлению, в которой говорилось, что я назначен начальником партии в районе рудника «Бутугычаг». Впрочем, радовала предстоящая встреча с братом и его женой, которых я не видел уже почти полгода, да и работа в полевых партиях влекла.
Впрочем, раздумывать над этим вопросом было некогда. Был приказ, в котором говорилось, что выехать я должен немедленно, даже не заезжая в управление, потому что от Палатки до Бутугычага была не дорога, а лишь зимний проезд, который скоро станет совсем непригодным для езды. Также по бездорожью нужно было добираться и от нашего прииска до устья Среднекана, где существовал тоже только зимний проезд.
На другой же день после получения приказа я выехал на попутной машине в указанном направлении. Это было, кажется, 25 апреля. Хорошо помню, как в день получения приказа, то есть накануне отъезда, шла пурга и прямо к нашему бараку прилетели куропатки, усевшиеся низко на склоне, и я убил четырех.
Выехал утром на санках, довезших меня с багажом до прииска, оттуда сразу же двинулся дальше на тракторных санях и вскоре пересел на грузовик. До устья Среднекана проезд был еще хорош, и я без задержек довольно быстро добрался до этого пункта. Но здесь мне не повезло, пришлось засесть в ожидании попутной машины. Долго ее не было. Ждать пришлось трое суток, и оставалось только радоваться тому, что есть где ожидать. Я, конечно, очень волновался, боясь, что не успею проехать и что придется возвращаться. Но все равно не было ни одной машины, и я ни на чем не мог уехать.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.
Книга задумана как документальная повесть, политический триллер, основанный на семейных документах, архиве ФСБ России, воспоминаниях современников, включая как жертв репрессий, так и их исполнителей. Это первая и наиболее подробная биография выдающегося общественного деятеля СССР, которая писалась не для того, чтобы угодить какой-либо партии, а с единственной целью — рассказать правду о человеке и его времени. Потому что пришло время об этом рассказать. Многие факты, приведенные в книге, никогда ранее не были опубликованы. Это книга о драматичной, трагической судьбе всей семьи Александра Косарева, о репрессиях против его родственников, о незаслуженном наказании его жены, а затем и дочери, переживших долгую ссылку на Крайнем Севере «Запомните меня живым» — книга, рассчитанная на массового читателя.
Януш Корчак (1878–1942), писатель, врач, педагог-реформатор, великий гуманист минувшего века. В нашей стране дети зачитывались его повестью «Король Матиуш Первый». Менее известен в России его уникальный опыт воспитания детей-сирот, педагогические идеи, изложенные в книгах «Как любить ребенка» и «Право ребенка на уважение». Польский еврей, Корчак стал гордостью и героем двух народов, двух культур. В оккупированной нацистами Варшаве он ценой невероятных усилий спасал жизни сирот, а в августе 1942 года, отвергнув предложение бежать из гетто и спасти свою жизнь, остался с двумястами своими воспитанниками и вместе с ними погиб в Треблинке.
Эта книга о трагической судьбе талантливого советского зодчего Мирона Ивановича Мержанова, который создал ряд монументальных сооружений, признанных историческими и архитектурными памятниками, достиг высокого положения в обществе, считался «архитектором Сталина».
«Мне некого было винить, кроме себя самой. Я воровала, лгала, нарушала закон, гналась за кайфом, употребляла наркотики и гробила свою жизнь. Это я была виновата в том, что все мосты сожжены и мне не к кому обратиться. Я ненавидела себя и то, чем стала, – но не могла остановиться. Не знала, как». Можно ли избавиться от наркотической зависимости? Тиффани Дженкинс утверждает, что да! Десять лет ее жизнь шла под откос, и все, о чем она могла думать, – это то, где достать очередную дозу таблеток. Ради этого она обманывала своего парня-полицейского и заключала аморальные сделки с наркоторговцами.