Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов - [13]
В этом же бараке поселился теперь и я. Он был разделен жиденькой перегородкой из жердей на две части, из которых в одной, меньшей, помещались теперь я и Бандура, а в другой — остальные трое. Барак таежного типа — это рубленная в «лапу» постройка из неокантованных и неошкуренных бревен лиственницы с пазами, заполненными так называемым строительным, или зеленым сфагновым, мхом. Крыша сооружается из жердей или тонких бревен — накатника, опирающегося одним концом на стенку, а другим — на «матку» — длинное толстое бревно, опирающееся концами на средние участки коротких стен. Эти стены наращиваются двумя-тремя бревнами, чтобы «матка» лежала выше и скаты крыши были круче. Накатник покрывается слоем мха, засыпаемым грунтом.
В окна при отсутствии стекла вставляются рамки, затянутые белой бязью. Такое окно пропускает свет, но через него, конечно, ничего не видно. Такие окна были и в нашем бараке.
Объекты рудной разведки располагались метрах в 300–400 выше наших бараков, в верховьях ручья. На правом склоне долины находились траншея № 4 и шурф, заложенный, скорее, после моего приезда для разведки той же жилы в глубину. На склоне сопки, разделяющей распадок Белкин и другой ручей, названия которого я не помню, располагалась жила, разведываемая штольней № 1.
Вскоре после моего приезда в середине декабря, должно быть, числа 15–20-го, на прииске состоялось профсоюзное собрание. Это было весьма своеобразное собрание, единственное в своем роде. Никогда за всю мою жизнь, ни до того, ни после ничего подобного я не видел. Демократия совершенно невообразимая. На этом собрании присутствующие члены профсоюза выдвигали кандидатов на награждение правительственными наградами. Собрание явно было не подготовлено. Выступившие с предложениями явно не были назначены, не выполняли поручение, а высказывали свое собственное мнение. Царила полнейшая демократия. Меня поразило то, что кандидатов было выдвинуто много. Чуть ли не все вольнонаемные были включены в этот список. В число их не попали главным образом те, кто совсем недавно приехал и еще кое-кто. Например, в список не попали почему-то ни Бандура, ни Кондрашов. Это мне было непонятно.
Ничего подобного я больше никогда не встречал. Награждения были и позднее, но никогда больше я не видел, чтобы кандидатов для этого выдвигали на собраниях. Это всегда было прерогативой высокопоставленных руководящих лиц и делалось шито-крыто.
Еще удивительнее было то, что очень многие из выдвинутых кандидатов, если не все, были вскоре действительно награждены. Среди них оказался и сменивший меня на месте начальника разведки Д. И. Овчинников, вернувшийся только что из отпуска. Как-то в разговоре по радио из Усть-Утиной сообщили фамилии награжденных орденами, и среди них была фамилия Овчинникова. Он был счастлив, как ребенок. Просто блаженствовал от счастья, по нескольку раз в день повторяя: «Орденоносец! Просто не верится!». Впрочем, это было бы действительно слишком несправедливо, если было бы правдой. Но этого не произошло. Выяснилось, что ему дали не орден, а медаль «За трудовое отличие». Он был не только разочарован, а по-настоящему оскорблен в своих лучших чувствах. До того он привык к мысли, что он орденоносец. Было непонятно, почему же он говорил, что ему не верится, когда сам был уверен, что он орденоносец. До того высокое у него было самомнение, что он не сомневался в том, что, только что окончив техникум и проработав всего два с половиной года, он вполне заслужил орден. Комментарии здесь не нужны. В действительности, конечно, он получил и так больше, чем заслужил.
Северное сияние
Я, наконец, приступил к работе. Ее было мало, но я понимал, что летом, когда можно развернуть поиски новых рудных жил, возрастет и фронт разведочных работ, работы будет больше и она станет интереснее.
Проходила середина зимы. Довольно устойчиво держались очень сильные морозы. У меня был спиртовый термометр, привезенный из Владивостока. Я регулярно измерял температуру до тех пор, пока у меня не попросили одолжить свой термометр на прииск, потому что у них не было, а им нужно было актировать дни, когда морозы были очень сильные — ниже 55 градусов мороза.
Я постепенно привыкал к местному климату, к свирепым морозам, к тому, что работы на открытом воздухе прекращаются только при такой низкой температуре. Привыкал и к другим довольно неожиданным вещам. Например, к тому, что у нас на рудной разведке и особенно там, где велись работы наверху, на склоне сопки бывало заметно теплее, чем на прииске. Впрочем, это было не всегда. Исключение составляли дни, когда разыгрывалась пурга и воздух различных слоев, отстаивающихся и разделяющихся в тихую погоду, перемешивался. Это всегда было заметно — только подует ветер, сразу же становится теплее в домиках за счет упомянутого перемешивания воздуха.
Удивляло меня и то, что при очень низких температурах потепление или похолодание всего на 1–2 градуса всегда очень заметно.
Вскоре после приезда я увидел и северное сияние, правда, слабое, тусклое и некрасивое, одноцветное. За эту зиму я видел сияние несколько раз, и всегда почему-то оно бывало таким же тусклым, одноцветным и слабым. Цвет его был каким-то желтовато-зеленовато-серым, причем слабо светящееся пятно, довольно большое, с нерезкими размытыми очертаниями, дугообразной верхней границей, похожее на облако, занимало всегда нижнюю четверть или треть северной части небосвода. Оно неподвижно стояло на севере, не меняя места.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.
Книга задумана как документальная повесть, политический триллер, основанный на семейных документах, архиве ФСБ России, воспоминаниях современников, включая как жертв репрессий, так и их исполнителей. Это первая и наиболее подробная биография выдающегося общественного деятеля СССР, которая писалась не для того, чтобы угодить какой-либо партии, а с единственной целью — рассказать правду о человеке и его времени. Потому что пришло время об этом рассказать. Многие факты, приведенные в книге, никогда ранее не были опубликованы. Это книга о драматичной, трагической судьбе всей семьи Александра Косарева, о репрессиях против его родственников, о незаслуженном наказании его жены, а затем и дочери, переживших долгую ссылку на Крайнем Севере «Запомните меня живым» — книга, рассчитанная на массового читателя.
Януш Корчак (1878–1942), писатель, врач, педагог-реформатор, великий гуманист минувшего века. В нашей стране дети зачитывались его повестью «Король Матиуш Первый». Менее известен в России его уникальный опыт воспитания детей-сирот, педагогические идеи, изложенные в книгах «Как любить ребенка» и «Право ребенка на уважение». Польский еврей, Корчак стал гордостью и героем двух народов, двух культур. В оккупированной нацистами Варшаве он ценой невероятных усилий спасал жизни сирот, а в августе 1942 года, отвергнув предложение бежать из гетто и спасти свою жизнь, остался с двумястами своими воспитанниками и вместе с ними погиб в Треблинке.
Книга писем 19-летнего командира взвода, лейтенанта Красной Армии Николая Чеховича, для которого воинский долг, защищать родную страну и одолеть врага — превыше всего. Вместе с тем эти искренние письма, проникнуты заботой и нежностью к близким людям. Каждое письмо воспринимается, как тонкая ниточка любви и надежды, тянущаяся к родному дому, к счастливой мирной жизни. В 1945 году с разрешения мамы и невесты эти трогательные письма с рассуждениями о жизни, смерти, войне и любви были изданы отдельной книжкой.
Эта книга о трагической судьбе талантливого советского зодчего Мирона Ивановича Мержанова, который создал ряд монументальных сооружений, признанных историческими и архитектурными памятниками, достиг высокого положения в обществе, считался «архитектором Сталина».
«Мне некого было винить, кроме себя самой. Я воровала, лгала, нарушала закон, гналась за кайфом, употребляла наркотики и гробила свою жизнь. Это я была виновата в том, что все мосты сожжены и мне не к кому обратиться. Я ненавидела себя и то, чем стала, – но не могла остановиться. Не знала, как». Можно ли избавиться от наркотической зависимости? Тиффани Дженкинс утверждает, что да! Десять лет ее жизнь шла под откос, и все, о чем она могла думать, – это то, где достать очередную дозу таблеток. Ради этого она обманывала своего парня-полицейского и заключала аморальные сделки с наркоторговцами.