Неофициальная история конфуцианцев - [35]

После всех этих церемоний в залах для гостей, в кабинете и на женской половине слуги накрыли столов двадцать, заполнив их закусками и винами. Пиршество продолжалось до третьей стражи, как вдруг к господину Яню, который сидел с гостями в большом зале, подбежала кормилица.

— Госпожа скончалась, — проговорила она.

Господин Янь залился слезами и бросился в комнату жены. Там уже была Чжао — в приступе горя она билась головой о край кровати и была близка к обмороку. Ее подняли, разжали зубы и влили в рот воды. Когда Чжао пришла в себя, она, упав на пол, стала рвать на себе волосы. Даже сам господин Янь не мог ее успокоить. Пока родственницы на женской половине ожидали, когда покойницу оденут и положат в гроб, а слуги суетились в зале, жены обоих Ванов, воспользовавшись суматохой, попрятали одежду и дорогие украшения. Одна из них даже умудрилась убрать за пазуху шляпу новобрачной, пока та каталась по полу.

Господин Янь приказал кормилице принести сына, обрядив его в траурную одежду из грубого холста. К рассвету покойницу одели в похоронные одежды и положили в гроб, который установили в среднем зале на втором этаже. Простившись с умершей, гости разошлись. На следующий день каждой семье было послано по два куска белого холста. На третий день все облачились в траур. Но молодая Чжао пожелала носить одежду из пеньки. Это вызвало решительный протест шуринов.

— Еще в древности говорили: «Если имя неправильно, то и слова не подходят», — заявили они. — Вы — сестры, а младшей сестре положено носить траур по старшей только год; причем одежда должна быть из тонкой ткани, а на голове только белая повязка.

Наконец обо всем договорились и объявили о похоронах. Не будем подробно рассказывать о том, как проходили заупокойные молебны в течение сорока девяти дней, как готовили могилу и совершали похоронный обряд. Тянулось все это с полгода и стоило тысяч пять серебром.

Молодая Чжао все это время была очень внимательна к братьям умершей. Соберут с полей рис — каждому посылала по два даня[66], засолят овощи на зиму — опять каждому по два даня. Кроме того, братья получили по четыре окорока и без счета всякой птицы и зелени.

Незаметно подошел Новый год. Господин Янь, отдав почести небу, земле и предкам, устроил домашний ужин. Вместе с госпожой Чжао они сидели друг против друга, а в конце стола устроилась кормилица с сыном. После нескольких рюмок вина господин Янь заплакал и сказал, указывая на шкаф:

— Вчера из ломбарда принесли триста лянов серебра. Это прибыль от аренды дома покойной жены. Каждый год двадцать седьмого или двадцать восьмого числа двенадцатой луны я передавал ей эти деньги и никогда не спрашивал, на что она их тратит. Увы, теперь некому их отдать.

— Нельзя говорить, что эти деньги лежали без употребления, — возразила жена. — Я все сама видела. Перед каждым праздником приходили настоятельницы из монастырей с коробками для пожертвования, торговки цветов и украшений. Ну, а слепые девушки, игравшие на трехструнке и пибе[67], те совсем из дома не выходили. Кто только не пользовался ее добротой! До чего же она была жалостлива! Как увидит бедного родственника, сама не поест, а его накормит и одежду даст. А разве напасешься на все это серебра? Глядишь, — а его уже нет. Только братцы никогда не пользовались ее милостью. Мне кажется, эти деньги растратить легко. К Новому году надо сделать что-нибудь хорошее в память о госпоже, а оставшиеся деньги, хоть их будет и немного, отдать твоим шуринам на дорогу. Ведь в будущем году им предстоят экзамены.

В этот момент лежавшая под столом кошка полезла на колени к Яню. Он отбросил ее носком туфли; обезумевшее от страха животное кинулось в другую комнату и прыгнуло на кровать. Что-то упало, послышался звон разбившейся бутыли, которая стояла на полу. Оказывается, кошка толкнула полку над кроватью, к которой была подвешена бамбуковая корзинка. Войдя в комнату со свечой, супруги увидели, что корзинка лежит на полу. Рядом в луже вина плавали черные финики; под финиками виднелись какие-то пакеты, завернутые в пергаментную бумагу. В них оказалось около пятисот лянов серебра.

— Я ведь говорил, что ей некуда было тратить деньги! — вздохнул Янь. — Она копила их годами на случай крайней нужды. И вот ее уже нет!

Янь заплакал и позвал слугу прибрать комнату. Собрав вместе с женой финики в тарелку, он поставил ее на поминальный столик, и оба распростерлись перед ним в печали. На Новый год супруги не ходили в гости; в доме то и дело раздавались стенания и плач, и Янь совсем упал духом. Уже прошел праздник фонарей, а у него начались сердечные боли. Вначале он еще сдерживался и ежедневно до третьей стражи просматривал счета. Но мало-помалу Янь перестал есть, высох как былинка, а тратить серебро на женьшень было жаль. Как-то жена стала уговаривать его:

— У тебя на душе так тяжело. Выбрось ты из головы все домашние дела.

— Сын наш еще мал, — ответил ей господин Янь. — Кому же ты поручишь хозяйство? Нет, пока жив, я должен заботиться о доме.

К весне Яню стало еще хуже. У него появились признаки желтухи. За день он съедал только две чашки рисового отвара, с постели уже не вставал. Когда наступила жаркая погода, он почти совсем перестал есть. Иногда он с трудом поднимался и бродил по дому. Лето он кое-как пережил, а к осени болезнь настолько обострилась, что он уже перестал вставать. Как-то он подумал о том, что на полях пора собирать рис, и послал слуг в деревню. Не рассчитывая на их усердие, он очень волновался. Однажды утром, приняв лекарство, он услышал шелест опадающих листьев. Его охватило чувство глубокой безнадежности, и он, тяжело вздохнув, уткнулся лицом в подушку. В этот момент к нему вошла жена с обоими шуринами, которые перед отъездом на экзамены зашли узнать о здоровье зятя и проститься. С помощью служанки господин Янь приподнялся и сел.