Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том II - [101]
Да, невероятно, но факт, связь эта уже существует. Что же теперь делать? Конечно, самое разумное – немедленно ее порвать, но как?
Когда они с Шуйской на людях, когда они на работе, он даже и в мыслях ее не держит, даже не вспоминает об их близости. Но стоит ей в темноте прокрасться к нему в домик, обнять его своими маленькими, но сильными руками, прижаться к нему, как все его благие намерения, все его резонерские рассуждения о необходимости сохранять верность жене, о соблюдении нравственной и моральной чистоты летят ко всем чертям. И это маленькое, гибкое и послушное тельце становится единственным, что существует на свете и что вытесняет все остальное из головы.
Уже потом, оставшись один, он вновь начинает себя казнить за содеянное и, наконец, останавливается на мысли: «А, пусть все идет как идет, еще война в самом разгаре, неизвестно, чем для меня кончится, а сейчас меня любит юная, страстная женщина. Она не только удовлетворяет мою чувственность, но в то же время является отличной помощницей в работе и другом».
Решив так про себя, он все-таки счел нужным поговорить и с Шуйской. После одного из свиданий он сказал:
– Катя, ты ведь знаешь, что у меня семья, я ее бросить не могу. Я люблю свою жену, люблю детей, следовательно, на тебе жениться не смогу. Мне с тобой очень хорошо, но честно тебе скажу, как бы мне хорошо ни было с тобой, семья для меня дороже. Мне конечно, надо было бы сказать это тебе гораздо раньше, еще до того, как мы сошлись, но у нас все получилось так быстро, так неожиданно… Вот я решил тебе сказать сейчас.
– Ну и что же ты предлагаешь?! – с каким-то вызовом спросила Катя.
– А я и сам не знаю, что… Порвать с тобой сейчас мне будет больно, а оставаться без перспектив на будущее, наверно, нечестно.
– Эх, ты, честно, нечестно!.. Да разве наше желание иметь друг друга, счастье, которое мы при этом получаем и даем друг другу, может быть нечестным? Сейчас я твоя, а ты мой. И это все… Ну, а что будет дальше… К чему загадывать? Ведь мы с тобой не знаем, будем ли мы живы, не только в каком-то отдаленном будущем, а даже завтра… Я тебя люблю! Ты мне о любви не говоришь, но я вижу, что я для тебя желанна, что ты со мною счастлив, это все, что мне нужно, и не будем больше об этом никогда говорить. Хорошо? – И она закрыла губы Бориса поцелуем.
У некоторых читателей может сложиться мысль, что в этот период Алешкин был занят только переживаниями или любовными похождениями, это, конечно, не так.
Об этом мы сочли нужным рассказать, чтобы еще раз показать многогранность жизни нашего героя, хотя эти грани его жизни были и не совсем чисты.
На самом же деле Борис, помимо проведения время от времени обычной хирургической работы и повседневных забот по приведению во все более лучшее и лучшее состояние территории жилья и лечебных учреждений медсанбата, все чаще и чаще задумывался над усовершенствованием своего хозяйства. Все палатки теперь были использованы. В запасе не было ни одной. Все они выглядели довольно жалко. После многих передислокаций палатки основательно попортились. Стены у многих из них не касались земли, а висели безобразными клочьями. Ремонт их, проведенный весной и летом 1942 года, был настолько несовершенным и некачественным, что, по существу, после последних двух переездов, почти все палатки пришли в прежнее ветхое состояние. Это тревожило не только Алешкина, но и замполита Федорова, и начхоза Прохорова.
Стояла середина октября. Скоро выпадет снег и уже сейчас в палатках стало холодно, ну, а что будет через месяц?
Да и жилые постройки, хотя для них и использовались бревенчатые домики, привезенные с прежнего места дислокации, тоже оставляли желать много лучшего. Домики в свое время строились дивизионными саперами, квалифицированными плотниками, но из сырого леса. Теперь бревнышки, если их можно было так назвать (их диаметр не превышал 10–12 сантиметров), высохли и между ними образовались щели. При сборке на новом месте щели эти закладывались мхом, но сделать это достаточно хорошо и не сумели, и не успели. Сейчас их доводят до ума. Ну, а если придется снова переезжать? А то, что это, конечно, произойдет, никто не сомневался; домики придётся бросить! Где тогда будет жить личный состав?
Как-то вечером Борис вызвал к себе Павлова, своего «главного архитектора», как он его в шутку называл, и решил с ним посоветоваться.
В процессе обсуждения этого вопроса Алешкин высказал следующую мысль:
– Знаете что, товарищ Павлов, лет 12 тому назад я заведовал лесным складом во Владивостоке. На этом складе один инженер начал строительство мелких рыболовных судов. Себе для конторки он сделал из фанеры небольшой домик и работал в нем и летом, и зимой. А затем перевез его на мыс Чуркин и за два часа снова собрал.
Выглядел этот домик так:
– Конечно, – оговорился Борис, – размеры я даю приблизительные, может быть, он был на полметра шире и длиннее. Сейчас это не главное, главное – конструкция.
Стены этого домика делались из фанеры, из нее же выгибалась и крыша, впоследствии покрытая масляной краской.
– Стены делались так: из брусьев 10–15 сантиметров толщиной собиралась рама, на нее набивалась с двух сторон фанера, и из таких щитов составлялся домик. Внизу и вверху делались рамы с пазами, в которые вставлялись щиты. Чтобы щиты не разъезжались, их стягивали болтами. Каждый щит имел с одной стороны паз, а с другой выступ, плотно входивший в паз следующего щита, таким образом создавалась определенная герметичность стены. Выглядело это так:
