Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [49]

Почти все первые прибывшие раненые были без карточек передового района, никто из них не был в полковых медпунктах.

Как потом выяснилось, дивизия вступила в бой, чтобы задержать наступавших финнов, даже не развернувшись как следует. Не развернулись и полковые медпункты. В этот момент начсандив и был занят тем, что приводил в порядок медслужбы пехотных полков. Врачи их в бою были первый раз и, естественно, растерялись. Врачам медсанбата пришлось на всех обработанных ими раненых заполнять и карточки передового района, что отнимало много времени.

Заканчивая последнего раненого, Борис, как и другие врачи, предполагал, что сейчас после бессонной ночи все они отдохнут, поедят и соснут.

Выйти из палаток, где они работали всю ночь, им не удавалось, и потому они полагали, что медсанбт уже развернут весь и, очевидно, работает.

И вот, когда утром они выглянули из своих темных, пропахших керосином, копотью от «Летучих мышей» и кровью палаток на свет, то каково же было их удивление, когда они увидели, что все грузы по-прежнему лежат на машинах, а большая часть госпитальной роты мирно почивает около них.

Но долго удивляться им не пришлось. Не успел Алешкин выкурить и одну папиросу, как на поляну въехало на этот раз уже четыре машины, к ним устремились санитары – носильщики, которыми теперь деятельно руководил Сангородский, и через несколько минут работа в обеих палатках закипела снова.

Сколько он прооперировал раненых, какие это были раненые, кто из них остался жив, Борис Алешкин, конечно, не сумел бы сказать. Раненые укладывались на стол, он делал им нужные операции, их перевязывали, уносили и сейчас же укладывали нового. Впоследствии он вспоминал: там были пневмотораксы, ампутации верхних и нижних конечностей, был даже такой, у которого отсутствовала чуть ли не половина черепной коробки и мозг, прикрытый марлей, пульсировал под неповрежденной каким-то чудом мозговой оболочкой. Шли раненые с развороченной передней брюшной стенкой и выпавшими внутренностями. Вообще, это было какое-то море человеческого страдания, какой-то страшный кошмар увечий и разрушений человеческого тела.

Вряд ли Борис поверил кому-нибудь, если бы ему сказали, что такое может быть, но он это видел собственными глазами.

Так длился весь следующий день. Правда, теперь почти все раненые прибывали с повязками и карточками передового района. Они уже побывали в ППМ. Во время этого страшного дня Борис, как и другие врачи, выходил из палатки только покурить или справить естественную нужду. Ели они тут же, за простыней, отгораживающей входную часть палатки от остальной ее части, в перерывах между одним и другим раненым. Также было и с медсестрами.

К вечеру Розалия Самойловна не выдержала и свалилась от изнеможения. По настойчивому требованию Сангородского, вместо нее к столу встал доктор Бегинсон из госпитальной роты, еще раньше вынуждены были заменить падавших с ног Симоняка и Криворучко, а раненые все прибывали.

Как удалось узнать от раненых, дивизия вместе с другими частями, главным образом пограничниками 5-го отряда, занимавшими этот участок фронта ранее, под сильным огнем противника медленно отходит, не находя нужного рубежа для закрепления. Беда была в том, что каким-то образом штаб дивизии очутился чуть ли не впереди полков, и только часть его сумела передислоцироваться на новый командный пункт и руководить боем. Пока не нашли даже командира дивизии.

Слушая все эти неутешительные новости, большинство врачей медсанбата, в том числе и Алешкин, считали, что раненные преувеличивают и что на самом деле все обстоит не так уж плохо. К сожалению, потом выяснилось, что раненые даже преуменьшили величину того поражения, которое потерпела дивизия.

Прошел день, прошла и еще ночь, положение не изменилось, сдала и вынуждена была уйти из палатки Тая; Дуркова прогнал сам Борис, чтобы тот поспал, хотя бы три-четыре часа, и заменил его. Больше надеяться было не на кого.

Начался новый день, Борис работал из последних сил, уже механически, почти не сознавая, что он делает. Уже дважды сестры сменили друг друга, уже, отдохнув несколько часов, вышли Крумм и Тая, а он все не уходил. Как назло, только он собирается уйти, как появлялся новый, еще более тяжелый раненый, и он был вынужден браться за него… День пришел к концу, и Сангородский с двумя санитарами подхватили падавшего Алешкина. Выйдя из палатки, чтобы закурить, он вдруг пошатнулся и начал падать. Лев Давыдыч увел его под навес, уложил на ветки, и тот моментально заснул.

В этот раз, если не считать кратковременных перерывов на перекур и прием пищи, длившихся несколько минут, то Борис Алешкин проработал в операционной более 48 часов подряд. Конечно, потерял много сил. Но молодость и крепкое здоровье быстро взяли свое и, проспав около 6 часов, он был готов вновь идти к операционному столу. Но делать этого не пришлось.

После возвращения Бориса в операционную в медсанбат приехал начсандив. Картина, которую он там застал, удивила и испугала его. На краю большой поляны стояли две палатки, в них кипела работа. Около палаток прямо на земле или на поставленных на землю носилках лежали и сидели десятки раненых, ожидающих своей очереди на перевязку или операцию, вокруг них суетились две сестры, стараясь напоить их чаем, а кое-кого и накормить. Тут же ходил командир медроты Сангородский, указывающий подходящим санитарам, кого и куда вести или нести. Вся остальная часть поляны, опушка леса, а также растянутые невдалеке брезентовые навесы были заполнены лежачими и ходячими уже обработанными ранеными, ожидающими эвакуации. Их было гораздо более пятисот.