Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [48]

Один из первых раненых, которого обрабатывал Борис, был дико кричавший и стонавший боец в разорванных, залитых кровью штанах. Когда его уложили на стол, стянули с него сапоги и разрезали штаны, то увидали страшную картину. Огромный осколок артиллерийского снаряда разорвал раненому пополам правую ягодицу, почти оторвал часть мошонки и глубоко застрял в мышцах левой ягодицы. После обработки раны правой ягодицы и пришивания на место мошонки, выяснилось, что справа кости таза и бедра целы, нет повреждения и крупных сосудов, но что делается с левой ягодицей, определить было нельзя, видно было только, что там размозжено много мышц. Для того чтобы выяснить тяжесть раны, надо было удалить осколок, край которого торчал из раны. После рассечения кожи над выступавшим концом осколка, его удалось извлечь. Этот осколок, как потом выяснилось, весивший более 500 грамм, имел неправильную форму с острыми угловатыми краями. Как только был выдернут осколок, из раны хлынула кровь, но больной сразу перестал кричать и сказал, что сейчас ему совсем не больно.

Разумеется, операция проходила под местным обезболиванием. Очевидно, осколок одним из своих углов давил на седалищный нерв, чем и причинял невыносимые страдания раненому.

Кровотечение происходило из большой ягодичной артерии, которую Борис немедленно зажал, а после и перевязал. Сделать это удалось с большим трудом. Как только Борис закончил обработку этого раненого, его позвала Розалия Самойловна и, показав ему лежащего на ее столе красноармейца с полным размозжением костей и мышц правого предплечья, со слезами сказала, что, по ее мнению, тут нужна ампутация, а она ее делать не в состоянии. Мы ведь знаем, что доктор Крумм до войны заведовала отделением детской больницы, и ее основными оперативными вмешательствами были аппендициты и грыжи.

Алешкин успокоил ее, сказав, что все, что нужно, он сделает, а ее попросил заняться следующим раненым, которого уже вносили и укладывали на освободившийся стол. Первого раненого, тщательно забинтовав, уложили на носилках около палатки на землю под деревьями. Также поступали и с другими ранеными, растянув над их головами навес из утепления.

Таисия Никифоровна успешно справилась с первым раненым, у которого потребовалось только рассечь входное ранение и иссечь поврежденные мышцы и кожу. Второй раненый заставил ее задуматься. Следует вспомнить, что она ведь тоже не была хирургом, мы помним, что в Нальчике она работала инспектором отдела охраны материнства и младенчества и использовала в работе те знания, которые еще остались от института.

Борис подошел к ее столу и увидел, что этот раненый нуждается в самой срочной помощи. У него было проникающее ранение грудной клетки и пневмоторакс. При каждом вдохе раздавался хлюпающий звук, какой бывает при качании водяного насоса, а в ране, расположенной около угла правой лопатки, появлялись пузырьки розоватой пены. Такой раненый требовал самой срочной помощи. Борис взялся за него, обезболив края раны, он толстым шелком наложил несколько швов и туго затянул мышцы и кожу, хлюпанье прекратилось, раненый вздохнул свободно. Взглянув на Раю, поддерживающую раненого, Борис сказал: – Забинтуй как можно туже, – а повернувшись к Тае, успокоил ее:

– Ну, кажется все в порядке, не волнуйся, осмотри внимательно входное отверстие и, если из него тоже проходит воздух, зашей его, если нет, закрой тампоном.

И Борис отошел к тому, которому надо было делать ампутацию. Это был парень лет 20, с курносеньким носом и толстыми, немного припухлыми губами. Конечно, он не понимал разговоров врачей, но сознавал, что с его рукой не все в порядке.

Увидев подходящего к нему мужчину вместо пожилой женщины, которая так ласково и внимательно с ним разговаривала, он понял, что дело его плохо. Ему ввели много морфия, поэтому особой боли он не чувствовал, но и сознание его немного затемнилось. Однако он обратился к врачу:

– Доктор, вы мне руку-то оставьте, она ведь правая, как я без нее буду? Как ни тяжело было Борису, но он решил сказать правду.

– Знаешь что, браток, рука твоя вдребезги разбита, сделать с ней ничего невозможно, оставить ее, так начнется гангрена, тогда отнимать выше придется. Ты не переживай, постараюсь сделать тебе, чтобы не было больно, лежи спокойненько.

– И Борис приступил к операции. Она окончилась благополучно.

Переходя к следующему раненому, Борис невольно подумал: «Как всё-таки удачно и хорошо, что я смог поучиться на этих курсах. То, что я делал сейчас, в Москве мне пришлось проделывать на трупах. А если бы я не учился? И был бы таким же беспомощным, как и мои соседи, плохо бы пришлось».

Как-то само собой получилось так, что с этих пор Алешкин стал как бы руководителем всех врачей, работавших в этой палатке.

Всю ночь шла самая интенсивная работа в обеих палатках и примерно к 6 часам утра обработка первой партии раненых подошла к концу. Однако все раненые продолжали лежать и сидеть под деревьями и примитивными навесами. Эвакуации не было. Никто не знал, куда и на чем нужно раненых вывозить.

Сангородский волей-неволей включился в другую работу. Руководить врачами-хирургами ему не приходилось, да он, видимо, и не считал себя достаточно компетентным для этого. Он взял миссию установления очередности направления раненых в ту или иную палатку, то есть стал производить сортировку, и это сразу внесло известный порядок в работу, особенно для той палатки, где работал доктор Симоняк. Легкораненые, поступавшие к нему, хотели все попасть первыми. У входа в палатку образовалась шумящая толпа, мешавшая работе. После вмешательства Сангородского там установился нужный порядок.