Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [51]
– Сейчас я вам дам записку к начальнику эвакопункта, – и начсандив написал несколько слов на листке, вырванном из полевой книжки.
– Сколько, их у вас? – обратился он к Сангородскому. Тот смутился.
– Вы знаете, тут такая спешка была, что считать было некогда… Наверно, больше пятисот.
– Эх, вы! – зло сказал начсандив. – Немедленно подсчитать! Потом доложите, сколько человек прошло через медсанбат! Ну, поехали, – обратился Исаченко к подошедшему и представившемуся ему Пальченко.
– А вы, – сказал начсандив стоявшим рядом Льву Давыдычу и Клименко, – берите все неразгруженные машины и следуйте за нами, отъедете отсюда километров 5 на юг, сверните в лес и ждите меня или товарища Пальченко. Поставьте на дорогу связного потолковее. Поручите кому-нибудь, как только ваши хирурги окончат работу, собирать все имущество, свертывать и грузить палатки и ждать приезда товарища Пальченко! Ну, теперь, кажется, все. Поехали!
Все это произошло в то время, пока Борис находился в операционной. Узнал же он обо всем этом от Сангородского гораздо позже, когда они сидели в санитарной машине, следуя к новому месту.
Сангородский ослушался начсандива и неразгруженные машины отправил под начальством Башкатова, а сам же решил остаться со своими людьми.
Подменять кем-либо из госпитальной роты Алешкина и других не пришлось, поступление раненых прекратилось, и часа через 4 после отъезда начсандива обработали последнего раненого.
В соответствии с распоряжением Исаченко имущество и палатки собрали, свернули и погрузили на три оставленные для этого грузовые машины. К одной из них прицепили оставленную Прохоровым кухню.
На эту работу ушло еще часа три, наступила уже глубокая ночь, и санитары, сестры и врачи медроты, устав после такой напряженной работы, свалились и уснули где попало, кто под машиной, кто под деревом, а кто и прямо на краю поляны.
Ночью же в расположение батальона пришло около двух десятков больших автобусов и санитарных машин, которые забрали всех раненых и увезли их в госпитали. С ними уехал и сопровождавший их Долин. Где находится остальная часть медсанбата, он не знал.
С первыми лучами солнца проснулись Лев Давыдович и старшина Красавин, следом за ними стали подыматься и другие. Только тут командование спохватилось, что они не выставили даже примитивной охраны, и если бы «кукушки» (так называли финских разведчиков, частенько прятавшихся на деревьях) захотели устроить панику, то это им удалось бы чрезвычайно просто. К частью, никто не наткнулся на медсанбат.
Проснулся и Алешкин, проспав без малого 12 часов. Спал он так крепко, что даже не слышал, как навес из палаточного пола, под который он лег спать, был снят, свернут и погружен на машину. Не слышал он и шума моторов автобусов, приехавших за ранеными, и тем более не слышал, как свернули палатки.
Проснувшись, он вскочил, вспомнил про то, что было вчера и позавчера и приготовился вновь бежать в операционную. К его удивлению, никаких палаток не было, не было и лежавших повсюду раненых, которых он видел, выглядывая иногда из операционной, а кое-где уже ходили санитары, сестры и врачи.
У ручья дымилась кухня, в которой что-то варилось. Почти рядом с ним на разостланных шинелях спали Розалия Самойловна, Тая, Дурков и подымался доктор Бегинсон. С самого края продолжал спать Симоняк. Сангородский шел по берегу ручья своей быстрой, чуть подпрыгивающей походкой. Казалось, что он вовсе и не спал. Тут Борис подумал: а ведь Лев Давыдович-то, действительно, с начала поступления раненых все время бодрствовал, ведь он, кажется, ни на минуту не ложился. Сколько же сил у этого сухонького старика?!
Борис поднялся, подошел к ручью и, окунув в его прохладные светлые струи голову, задержал дыхание и несколько минут наслаждался тем, как холодные быстрые струйки скользят по лицу и как бы гладят его. Затем он умылся, вытерся достаточно грязным носовым платком и направился к Сангородскому, стоявшему в это время у кухни, чтобы расспросить о происшедшем.
Но тут на поляну въехала санитарная машина, из которой выскочил Пальченко.
Он подбежал к Сангородскому и сказал:
– Товарищ командир медроты, начсандив приказал как можно быстрее погрузиться и следовать к остальной части батальона. Позавтракаем там. Всех врачей посадим в «санитарку».
Через несколько минут, подчиняясь окрикам старшины Красавина и Пальченко, все садились внутрь или карабкались на верх груженых машин, а еще через четверть часа небольшая колонна тронулась в путь.
Лесная дорога имела твердый, глинисто-песчаный грунт. Она шла на юг, по-видимому, параллельно основному шоссе. Менее чем через час медсанбат соединился. Там уже позавтракали. Прибывшие также с аппетитом поели макароны с жареной мясной подливкой и запили это крепким горячим чаем.
Во время завтрака Борис, как и все приехавшие вместе с ним врачи, обратили внимание на отсутствие машины, в которой обычно жили комиссар и командир медсанбата. Он предполагал, что командование выехало на рекогносцировку нового места расположения санбата вместе с начсандивом. Однако Пальченко сказал, что дело обстоит не так, что после завтрака все поедем на новое место, где ждет начсандив, и он там все объяснит. Поев, все вновь погрузились в машины и, предводительствуемые Пальченко, снова тронулись в путь. Проблуждав около часа по извилистым дорогам, автоколонна медсанбата выехала снова на основное шоссе и, проехав по нему около двух километров, остановилась у небольшого хутора Хумалайнен (название было написано на дощечке, укрепленной на столбе).
«Необыкновенная жизнь обыкновенного человека» – это история, по существу, двойника автора. Его герой относится к поколению, перешагнувшему из царской полуфеодальной Российской империи в страну социализма. Какой бы малозначительной не была роль этого человека, но какой-то, пусть самый незаметный, но все-таки след она оставила в жизни человечества. Пройти по этому следу, просмотреть путь героя с его трудностями и счастьем, его недостатками, ошибками и достижениями – интересно.
«Необыкновенная жизнь обыкновенного человека» – это история, по существу, двойника автора. Его герой относится к поколению, перешагнувшему из царской полуфеодальной Российской империи в страну социализма. Какой бы малозначительной не была роль этого человека, но какой-то, пусть самый незаметный, но все-таки след она оставила в жизни человечества. Пройти по этому следу, просмотреть путь героя с его трудностями и счастьем, его недостатками, ошибками и достижениями – интересно.
«Необыкновенная жизнь обыкновенного человека» – это история, по существу, двойника автора. Его герой относится к поколению, перешагнувшему из царской полуфеодальной Российской империи в страну социализма. Какой бы малозначительной не была роль этого человека, но какой-то, пусть самый незаметный, но все-таки след она оставила в жизни человечества. Пройти по этому следу, просмотреть путь героя с его трудностями и счастьем, его недостатками, ошибками и достижениями – интересно.
«Необыкновенная жизнь обыкновенного человека» – это история, по существу, двойника автора. Его герой относится к поколению, перешагнувшему из царской полуфеодальной Российской империи в страну социализма.Какой бы малозначительной не была роль этого человека, но какой-то, пусть самый незаметный, но все-таки след она оставила в жизни человечества. Пройти по этому следу, просмотреть путь героя с его трудностями и счастьем, его недостатками, ошибками и достижениями – интересно.
«Необыкновенная жизнь обыкновенного человека» – это история, по существу, двойника автора. Его герой относится к поколению, перешагнувшему из царской полуфеодальной Российской империи в страну социализма. Какой бы малозначительной не была роль этого человека, но какой-то, пусть самый незаметный, но все-таки след она оставила в жизни человечества. Пройти по этому следу, просмотреть путь героя с его трудностями и счастьем, его недостатками, ошибками и достижениями – интересно.
«Необыкновенная жизнь обыкновенного человека» – это история, по существу, двойника автора. Его герой относится к поколению, перешагнувшему из царской полуфеодальной Российской империи в страну социализма. Какой бы малозначительной не была роль этого человека, но какой-то, пусть самый незаметный, но все-таки след она оставила в жизни человечества. Пройти по этому следу, просмотреть путь героя с его трудностями и счастьем, его недостатками, ошибками и достижениями – интересно.
Предлагаем третью книгу, написанную Кондратием Биркиным. В ней рассказывается о людях, волею судеб оказавшихся приближенными к царствовавшим особам русского и западноевропейских дворов XVI–XVIII веков — временщиках, фаворитах и фаворитках, во многом определявших политику государств. Эта книга — о значении любви в истории. ЛЮБОВЬ как сила слабых и слабость сильных, ЛЮБОВЬ как источник добра и вдохновения, и любовь, низводившая монархов с престола, лишавшая их человеческого достоинства, ввергавшая в безумие и позор.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.