Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [3]

Вскоре они разошлись по домам.

Было уже поздно. На небе сияли крупные, яркие южные звезды, небо было чистое-чистое. Было очень тихо, не слышно девичьих песен, которые обычно по воскресеним вечерам раздавались в станице, когда девушки и парни бродили группами и парочками чуть ли не до рассвета. Кое-где тихонько лаяли собаки, ветра не было, и даже листья на большой шелковице, раскинувшейся над крыльцом, на котором уселись, прижавшись друг к другу Алешкины, не шелестели.

Детишки и вернувшаяся после обеда от своих Нюша уже спали. Борис и Катя молча сидели, и каждый думал свою невеселую думу.

А вокруг было тихо-тихо, так спокойно, что даже не верилось, что где-то на нашей земле в этот момент рвутся снаряды и бомбы, раздается треск ружейных и пулеметных выстрелов, и слышатся стоны и крики раненых.

А между тем все это уже было и было в таких размерах, о которые большинство населения Советской страны, в том числе и Алёшкины, даже и не предполагали.

Просидев молча около получаса, во время которого Борис выкурил штуки 3 папирос, они собрались идти спать, как вдруг на улице послышался шум подъезжающей машины. Она осветила фарами пустынную улицу и остановилась у ворот. Сейчас же кто-то застучал в запертую калитку. Борис подошел к воротам. Он подумал, что кто-нибудь из местного начальства заболел и за ним прислали машину.

– Кто там? – окликнул он стучавшего.

– Из военкомата, – ответил незнакомый голос. Борис отпер калитку.

В нее вошел молоденький лейтенант, одетый в новую летнюю форму. Вместе с Борисом они вошли в дом. Электрического света уже не было (в Александровке свет, идущий от электростанции крахмального завода, гасился в 12 часов), пришлось зажечь лампу.

Лейтенант открыл полевую сумку, достал из нее небольшую разносную книгу, в которой было заложено несколько запечатанных пакетов, и один из них подал Борису.

– Вы доктор Алешкин? Распишитесь! – Борис торопливо вскрыл пакет. Катя с испугом глядела на лейтенанта и Бориса.

В пакете была повестка, подписанная военкомом, которой врач Алешкин вызывался в военкомат для участия в работе призывной комиссии.

Явка была назначена на 10 часов 23 июня. Борис, передав повестку Кате, расписался в книжке лейтенанта, который, козырнув, торопливо вышел из дома. Через несколько минут на улице вновь зашумел мотор машины, блеснули фары и затем все стихло. Прочитав повестку, Катя встревоженно спросила:

– Как ты думаешь, Борька, это надолго?

– Не знаю, – ответил он. – Думаю, что на неделю, может быть, на две.

Вот на кого больных брошу, прямо не знаю. Ты завтра сходи к Афанасию Петровичу (фельдшеру участка, замещавшего Бориса на его выходных). Скажи, что я в Майском работать буду, пусть за меня занимается больницей. А сейчас давай спать, а то завтра надо вставать рано, как бы не опоздать. С военкомом шутки плохи! На следующий день, воспользовавшись попутной полуторкой, ехавшей с крахмального завода, Алешкин прибыл в Майское часов в 9 утра. Возле военкомата толпилось человек 30 народа, преимущественно молодежь 23–25 лет.

Борис Яковлевич прошел внутрь здания, там тоже было много людей. Протолкавшись через толпу, он зашел в кабинет военкома. По-военному отрапортовал:

«По вашему приказанию врач Алешкин прибыл!» В кабинете военкома сидело уже несколько врачей, в том числе и заведующий районным отделом здравоохранения. Военком встал, поздоровался за руку с Борисом Яковлевичем и сказал:

– Ну, вот все и в сборе, – затем обратился к нему: – Придется поработать. Вот, почитайте приказ наркома обороны.

Пока Борис знакомился с приказом, военком и врачи вышли в одну из соседних комнат, кажется, это была одна из самых больших комнат в здании военкомата, и стали расставлять там стулья, столы и скамейки.

Уже через час медицинская комиссия работала. В копии приказа, прочитанном Алешкиным, скупо говорилось о внезапном нападении фашистских войск на территорию Советского Союза, в связи с чем правительство сочло необходимым провести мобилизацию запаса первой очереди в ряде военных округов, в том числе и Северокавказском. Вследствие этого райвоенкому предписывалось произвести комиссование подлежащих мобилизации возрастов и направить людей, признанных годными, в указанные в приложении места; тех же из мобилизованных, которые имеют мобпредписания на руках, обеспечить необходимыми проездными документами.

До прошлого года мобилизационное предписание, как у лейтенанта запаса, было и у Бориса, но когда он вернулся с курсов усовершенствования врачей, то в начале 1941 года военком это предписание у него отобрал, объявил ему, что когда ему будет присвоено медицинское звание, то тогда и будет выдано новое мобпредписание.

Среди мобилизуемых было много таких людей, которые вообще в кадрах армии до этого не служили, а проходили только допризывную подготовку и территориальные сборы.

Работы у комиссии было много.

Алешкин вспоминает эти восемь дней, как какой-то сплошной поток голых тел, основная масса которых уверяла врачей, что никаких заболеваний у них нет, и что они могут служить в любых частях Красной армии. Врачам стоило большого труда убедить какого-нибудь больного туберкулезом или тяжелого малярика, что служба в армии для них будет непосильна. Лишь единицы жаловались на состояние здоровья. Обычно это были люди из числа зажиточных станичников. Большей частью жалобы их были необоснованны. Этих людей под вой сопровождавших их родных сидевшие в соседней комнате парикмахеры стригли наголо и отправляли на двор, где уже формировались команды в 40–50 человек, и под командованием какого-либо командира запаса, согласно имевшемуся предписанию, отправлялись в соответствующую часть. Некоторая неразбериха и толчея, имевшаяся в военкомате в первые два дня, постепенно устранились, и, несмотря на то, что количество людей, прибывающих из аулов и станиц, пока не уменьшалось, все стали работать четче, согласованней, и прохождение мобилизуемых всех комиссий, а также заполнение на них необходимых документов стало производиться быстрее и аккуратнее.