Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [103]

Да! Начался уже декабрь 1941 года, а по поступавшим в батальон, к сожалению, нерегулярно, газетам «Ленинградской Правде» и «Правде» московской можно было судить, что положение на фронтах Великой Отечественной войны, как недавно ее стали называть, не улучшаются, а продолжает ухудшаться. Правда, Ленинград еще держался, и враг, остановленный почти у самых окраин города, дальше пока продвинуться не смог. Но еще в сентябре фашисты захватили Киев, в октябре пала Одесса. В тяжелом положении находился блокированный врагами Севастополь. А 8 ноября фашисты прорвали оборону юго-восточнее Ленинграда и захватили город и железнодорожный узел Тихвин.

Правда, доклад товарища Сталина на торжественном заседании, посвященном 24-й годовщине Великой Октябрьской революции, и в особенности его речь на традиционном Московском параде, который, несмотря ни на что, 7 ноября 1941 года состоялся на Красной площади столицы, заставили воспрянуть духом всех, даже самых завзятых пессимистов медсанбата. Все говорили:

«Раз в Москве проводят парад в наши торжественные дни, и фашисты не в силах этому помешать, значит, наше дело не так уж плохо. И мы еще в состоянии противостоять этому могущественному противнику даже и без какой-либо помощи извне».

Ведь до сих пор еще не была ясна окончательная позиция Англии и США, и многие из «политиков» медсанбата склонны были думать, что эти страны могут заключить с Гитлером мир, и если не встать на его сторону, то, во всяком случае, сохранить такой же нейтралитет, какой они сохраняли при фашистском перевороте в Испании, или при захвате фашистами Чехословакии и Польши.

Во время передислокации всем было не до газет, но вот когда переехали, немного разобрались, и, увидев последние (10-дневной давности) номера газет, пришли в ужас.

Оказывается, 16 ноября 1941 года фашисты начали новое наступление на Москву и, сумев преодолеть сопротивление частей Красной армии, оборонявшей город, подошли в некоторых местах чуть ли не к окраинам столицы. Они захватили Наро-Фоминск, Малоярославец, Клин, Яхрому.

Велись бои на окраине Дмитрова. Таким образом, немцы заняли даже часть канала Москва-Волга. Все поняли, что положение около Москвы создалось катастрофическое. И со страхом ждали, что может произойти самое страшное – немцы возьмут Москву.

Все прекрасно сознавали, что страна наша огромна, что даже после падения Москвы в распоряжении Советского правительства и Красной армии останутся еще достаточные просторы для больших оперативных действий, и что этому уже были исторические примеры. Ведь Наполеон взял Москву и все же с позором был изгнан из пределов России. Но тем не менее всем казалось, что взятие фашистами Москвы нанесет огромный ущерб делу обороны страны. В беседах друг с другом все говорили только об одном: чтобы Красная армия сумела удержать врага и не пустить его в столицу. Все были очень рады тому, что наш любимый вождь, Верховный Главнокомандующий И.В. Сталин и его ближайшие соратники находятся в Москве и, следовательно, они верят в то, что фашисты в Москву не войдут.

Как раз в это время Борис прочитал в одной из центральных газет от 11 или 12 ноября постановление ЦК ВКП(б) об укреплении Красной армии коммунистами и ему мучительно захотелось быть вновь в рядах партии. Ему стало невыразимо стыдно, что в этот тяжелейший и трудный час для Родины и партии, он стоит вне ее рядов. Кстати, большинство личного состава батальона, многие из работников штаба, дивизии, политотдела и врачей полков, зная Алешкина по его отношению к службе, по его самоотверженной работе во время отступления на Карельском перешейке, по его бодрому, энергичному поведению в настоящий момент, когда у многих врачей медсанбата от тяжелых вестей с фронтов, от страшного и все более усиливающего изнурительного голода буквально опускались руки, считали его большевиком и часто обращались к нему за разъяснением тех или иных вопросов, как к человеку партийному. Тогда он чувствовал себя таким же коммунистом, каким был в то время, когда партийный билет лежал у него в кармане. Но формально членом партии он все-таки не был. И он решил…

После ранения и выбытия из медсанбата Пальченко, временно секретарем ячейки стал техник-интендант Прохоров. Всего в батальоне на 1 декабря 1941 года осталось 4 коммуниста, это упомянутый нами Прохоров, начштаба Скуратов, старшая операционная медсестра медроты – Наумова и шофер Ряховский. Работа партячейки была малозаметной. Все коммунисты, загруженные своей повседневной деятельностью и истощеные голодом, почти не вели никакой агитационной работы. Кроме того, они не имели никакого руководства от политотдела дивизии, и невольно их влияние на рядовой и командный состав медсанбата почти не чувствовалось.

Необходимо помнить, что с начала ноября, когда из батальона отозвали и направили в строевую часть политрука Клименко, никакого политического руководителя в санбате не было. Стало необходимым укрепление партийной организации, и Алешкин, считая себя способным помочь этому делу, обратился к Прохорову с устным заявлением о приеме его в кандидаты ВКП(б).