Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том II - [14]

«Как? Ее Борька, клявшийся ей в любви и, очевидно, действительно ее по-настоящему любящий, ей изменил и с кем? С какой-то продажной тварью, наградившей его позорной, грязной болезнью, да как он мог, как он смел так опозорить, так обесчестить ее и себя и разбить их такое, казалось, прочное счастье?!».

В ее глазах, наполненных слезами, отразились все эти чувства: и боль, и презрение, и стыд, и возмущение, и жалость. Все это видел, глядя на нее Борис, и был готов от стыда и презрения к самому себе провалиться сквозь землю.

Первым побуждением Кати было немедленно уйти от Бориса, раз он такой, пусть один и живет. Но уже через несколько минут, видя, как Борис после окончания своего рассказа опустился на землю около дверного столба, закрыв голову руками, и весь сотрясается от душивших его рыданий, она пожалела его… Ведь она любила…

«А ведь он дурак! Большой, а дурак. Его обвела эта тварь вокруг пальца, заразила, а теперь, может быть, еще и смеется над ним.

Он и так очень строго наказан, а тут еще я его брошу, он совсем пропадет!

Да и я тоже, хоть он и сделал подлый поступок, а я все равно люблю его, мне его жалко… Как я буду без него? Да и не одна я, нас ведь двое, а скоро и трое будет… А ведь еще ему и сказать ничего не успела».

В это время Борис поднял мокрое от слез лицо и, взяв сидящую жену за руку, жалобно произнес:

– Катя, прости меня, если сможешь, никогда больше я тебе такого огорчения не принесу, ведь это было первый и единственный раз… И я очень жестоко наказан за это. Сейчас мне очень плохо! Прости!

И в душе она простила его, но когда он покрывал поцелуями ее руки, она немного брезгливо отстранилась, посмотрела на него какими-то пустыми глазами и сказала:

– Ты знаешь, Борис я сейчас соглашаюсь с тобой уезжать, не столько из-за того, что этот твой проступок могу простить, сколько из-за того, что у меня безвыходное положение. Я останусь жить с тобой из-за Элы, да того ребенка, который скоро во мне стучать начнет.

– Как?! – удивленно и радостно воскликнул Борис.

– Да вот так… Я опять беременна и уже все сроки для аборта пропущены, да и запрещены ведь они теперь. Хотя, если бы я знала какой ты мне «подарок» из Краснодара преподнесешь, я бы все равно что-нибудь сделала. Ну, да теперь уже поздно. Пойди, умойся… Пойдем завтракать и давай сделаем так, чтобы никто ничего не заметил, я не хочу, чтобы о моем позоре узнали мои родные.

К вечеру этого же дня, запыленная грузовая машина, укутанная брезентом, изпод которого высовывалась голова Бориса, въехала во двор дома № 130 на Базовской улице в Краснодаре.

Когда она остановилась, то из кабины выскочила молодая стройная женщина и вытащила за собой темноволосую, большеносую девочку.

А из кузова машины вылез Борис и принялся помогать шоферу распутывать веревку, которой был увязан брезент, закрывавший машину.

В этом деле, также как и в переноске вещей в дом, Борису и Кате помогали шофер, Груня и взрослая часть семейства Нечитайло.

Глава третья

Итак, семейство Алешкиных поселилось в Краснодаре. Примерно через неделю Груня освободила квартиру полностью. Борис и Катя провели кое-какой ремонт, побелку и покраску в кухне, спальне, так стали называть маленькую, почти всегда затемненную комнату. Привели в относительный порядок и большую комнату.

Запасли на зиму дров, сняли небольшой урожай овощей с доставшейся им грядки, завели собаку – Пушка (беленького, изящного шпица), кота.

Катя понемногу полнела, и скоро ее положение стало заметно всем жителям двора. Эла подружилась с ребятами Нечитайло и сыном хозяина – Леней. Мальчики были все старше ее, но относились к ней очень хорошо. Никто ее не обижал, как это было у Сердеевых.

Все ребята, конечно, и она тоже, целыми днями ели шелковицу и ходили с перемазанными щеками и носами, ели сливы, помидоры, арбузы, которых в Краснодаре всегда было много, и стоили они дешево.

Единственный продукт, о котором приходилось скучать всем Алешкиным, была картошка. Почему-то в окрестностях города она не росла и поэтому стоила очень дорого, почти столько же, сколько яйца, продавали ее на штуки.

Борис продолжал свое лечение, и, хотя перерыв в некоторой степени и осложнил течение болезни, тем не менее, к 1 сентября он был совершенно здоров. Иван Никифорович предложил провести «провокацию», выпить две-три бутылки пива. После этого он провел все необходимые исследования и убедился, как он сказал, в полном излечении.

Продолжая работать в стройотделе «Зернотреста», Алешкин все более и более отдалялся от своих прежних приятелей. Те продолжали вести прежний образ жизни, т. е. почти ежедневно кутили в ресторанах. Они не раз приглашали Бориса принять в этих попойках участие, но он категорически отказывался.

Уж очень противно и тягостно было случившееся с ним, и он твердо решил никогда больше подобному соблазну не поддаваться. Все свое свободное время он теперь отдавал семье и дому. Катя это видела, чувствовала, и постепенно острота причиненного ей Борисом горя начала сглаживаться.

Ее положение стало таково, что ей приходилось все больше и больше думать о себе и о том маленьком человечке, который в ней уже явственно шевелился.