Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том I - [50]

В свою очередь, этот последний, приняв согласие правления, как некий вызов его ревизорским «сыщицким» способностям, решил во что бы то ни стало найти на лесном складе преступление. Этим он предполагал доказать свою высокую принципиальность и одновременно нанести удар по слишком уж горячему защитнику Сталинской линии.

Начав анализ всех складских документов в сентябре месяце, он закончил ревизию только к декабрю 1928 года, затратив на нее более трех месяцев, чем доставил большое удовольствие и Черняковскому и Гринеру, которые справедливо рассудили, что если ревизии будут проводиться такими темпами и дальше, то до проверки деятельности их отделов доберутся через несколько лет, а за это время много воды утечет, и многое может измениться. На что они и надеялись? Ведь и тот и другой в прошлом были солидными коммерсантами, и если Черняковский ранее подвизался как один из директоров владивостокской конторы «Кунста и Альберса», то Гринер, окончив специальную школу в Англии, использовал полученные знания, имея на побережье свои большие рыбные промысла, ставшие теперь собственностью ДГРТ. Он это упорно скрывал, объясняя, что он был только управляющим этих промыслов, а принадлежали они японцу Накамури. На самом-то деле, как выяснилось впоследствии, Гринер был и управляющим, и компаньоном Никамуры и, хотя не успел удрать за границу, но имел в Токийском банке солидный счет, который время от времени увеличивался за счет новых поступлений.

Кстати сказать, оба эти «специалиста» получали огромные по тем временам оклады: Черняковский – 700, а Гринер – 800 рублей в месяц. Следует помнить, что в то время для коммунистов существовал так называемый партмаксимум и кем бы он ни служил, какую бы ответственную должность ни занимал, более 225 рублей получать не мог. Следовательно, и Черняковский, и Гринер получали каждый чуть ли не вчетверо больше, чем председатель правления треста. А впоследствии стало известно, что путем некоторых махинаций они имели еще солидные побочные доходы.

Но вернемся к акту ревизии лесного склада.

После самой тщательной проверки всех документов на поступивший и выданный складом лесоматериал, произведя кропотливую трудоемкую и дорогостоящую, в условиях зимы, инвентаризацию всех складских материалов, Подгребенников не сумел найти никаких отклонений от бухгалтерских записей: совпали не только количество и объем древесины, но и сортность основных материалов.

Увидев, что здесь преступления найти невозможно, а оно ему было необходимо, он принялся за самую тщательную ревизию всех ведомостей на выдачу денег грузчикам-китайцам.

Как известно, оплату рабочих-грузчиков до июня месяца производил сам Алешкин, а с июля Соболев. Обычно оформлялось это так: Борис Яковлевич или Ярыгин договаривались со старшинками артелей о стоимости той или иной работы, а стандартную оплачивали по определенной таксе. Скажем, разгрузка вагона клепки стоила 10 рублей, а переноска и укладка ее на складе в штабель – 12 рублей и т. д.

Сумма, причитающаяся той или иной артели, делилась на всех рабочих по списку, представленному старшинкой артели. По нему составлялась ведомость на оплату. Деньги вместе с ведомостью выдавались старшинке, а тот, раздав их, возвращал заведующему или бухгалтеру подписанную ведомость.

Так, между прочим, делалось во всех организациях Владивостока, пользовавшихся услугами китайских рабочих. Конечно, по правилам следовало бы деньги выдавать каждому рабочему отдельно. Но когда однажды Алешкин попробовал это сделать, то, во-первых, потратил неимоверно много времени: китайцы-грузчики по-русски не понимали, писать не умели и ставили свои непонятные иероглифы по указанию старшинки, а во-вторых, он увидел совершенную бесполезность этого дела, так как рабочие сразу же по получению от него денег, тут же на его глазах передавали их старшинке, а потом тот расплачивался с каждым как находил нужным. Старшинка уменьшал или увеличивал заработок каждого рабочего против записанного в ведомости по каким-то ему одному известным правилам, руководствуясь, по-видимому, способностью рабочего и физической силой.

Подгребенников скрупулезно сверял все ведомости и обнаружил, что против одних и тех же китайских фамилий стоят разные иероглифы. Он заявил, что это признак злоупотребления. Напрасно Алешкин и Соболев доказывали ревизору, что это, в конечном счете, не их дело: ведь они по-китайски не понимали, так же как, впрочем, и сам ревизор. Чтобы обнаружить эти расхождения Подгребенников пригласил специалиста из ГДУ, что обошлось ДГРТ почти в 1000 рублей, тот и установил разницу в иероглифах. Обвиняемые доказывали, что для треста важно лишь то, что стоимость произведенных работ и сумма выплаченных за них денег, совпадает. А как они распределились между отдельными рабочими китайцами, как правило, иностранными подданными, значения не имеет.

Подгребенников знать ничего не хотел. В акте он сделал выводы, в которых обвинял Алешкина в преступлении, потребовал от правления треста привлечь его к уголовной ответственности и, разумеется, исключить из партии.

Правление ДГРТ на своем заседании, рассмотрев представленный акт и выслушав личный доклад ревизора и объяснения Алешкина, решило, что акт необоснован и ни о каких преступлениях заведующего складом не говорит. На основании этого привлекать Алешкина к партответственности, а тем более уголовной, не следует. Правление сделало и второй вывод, что новый ревизор, затратив на проведение ревизии большие суммы (перевалка леса на складе при инвентаризации и оплата консультанта из ГДУ), только зря потерял время.