Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2. Том II - [59]

Вообще, Катя Пашкевич была девушка очень способная и по всем предметам имела отличные и хорошие отметки, а учительница английского языка прямо не могла ей нахвалиться, но вот в последнее время она стала отставать по математике. Это было понятно: ведь, находясь на севере почти два года, где не имелось в то время никаких школ, она прервала учебу, позабыв кое-что и начав занятия сразу с седьмого класса, встретила много затруднений. Большинство их, проявив всё свое старание и способности, она сумела преодолеть, причем так, что дома об этом ничего и не знали, но когда в девятом классе ей пришлось столкнуться с более сложными вопросами по математике, а начальные основы её из памяти улетучились, да многого она раньше и не проходила, то это сразу сказалось. Попросить кого-нибудь о помощи не позволяла гордость, вот и начала она всё чаще и чаще при решении задач или при устном ответе плавать. Это не осталось незамеченным, и стало предметом разговоров и среди комсомольцев школы, и среди педагогов. Следующая за Катей сестра Женя к этому времени уже стала комсомолкой, эти разговоры слышала, через Ирину Михайлову и через Женю положение Кати стало известно и в семье Пашкевичей.

Может быть, Катя и не допустила бы этих прорех в учебе, если бы не отдавала так много времени комсомольской работе, и, конечно, пребыванию с Борькой. Ему она тоже из гордости о своих затруднениях ничего не говорила.

Но теперь Борис Алёшкин довольно часто бывал у неё в доме, и хотя она всегда хмурилась и торопилась поскорее его выпроводить, он ведь обычно появлялся, чтобы увести её на какое-нибудь собрание или заседание, но это не всегда удавалось. К нему уже привыкли, и Акулина Георгиевна стала с ним иногда даже советоваться кое о каких делах, ведь он уже стал считаться как бы своим, близко знакомым.

Однажды, когда Катя ушла в другую комнату переодеваться, а на кухне, где сидел в ожидании её Борис находилась Акулина Георгиевна и Женя, последняя вдруг сказала:

– Вот, Борис, вы с Катей всё по собраниям разным ходите, да в «Синей блузе» выступаете, а у неё очень плохо с математикой. Даже разговоры уже пошли в школе среди комсомольцев. Ты бы ей хоть помог, Люся говорила, что ты очень хорошо знаешь математику.

Парень всполошился:

– Что же она мне ничего не сказала?! Мать Кати усмехнулась.

– Что же вы, нашей Катерины не знаете? Дождетесь этого от нее, как же. Ведь она гордыня непомерная! А если бы вы, Борис, позанимались бы с ней немного, хоть у нас по вечерам, может быть, ей бы это и помогло.

Делая это предложение, Акулина Георгиевна имела двоякую цель. Конечно, помощь Алешкина Кате была бы небесполезна, а главное, что-то в последнее время у Катьки стали уж очень часто заседания и собрания, длившиеся чуть ли не до часу ночи. Да и уходит она на них обязательно вместе с Борисом, и возвращаются они тоже вместе. Всякие сердобольные родственницы их уж не раз видели и спешили уведомить об этом мать. Да наверно, они и целуются вовсю.

Это-то как-то при их расставании она из окошка аптеки нечаянно и сама видела. «Долго ли до греха, дело молодое! Ему-то что, а Катьке может плохо прийтись. Поди-ка, удержи теперешнюю молодёжь! Жениться им пока еще рано: Катерина должна обязательно школу кончить!» – так думала Акулина Георгиевна Пашкевич, женщина совершенно неграмотная, но наделенная большой сообразительностью и пониманием обстановки.

– Куда теперь может женщина без среднего-то образования пойти? В жены какому-нибудь парню вроде Пыркова, который, кстати сказать, уже и сватов собирался засылать. И будет весь свой век спину гнуть на мужа, да его семью. Нет уж, пусть окончит школу…

И она рассудила, пусть уж лучше они вечера проводят дома…Всё на глазах будут. Поэтому, когда одетая Катя вышла на кухню, и Борис обратился к ней с вопросом, в котором звучал упрёк:

– Что же ты, Катя, не сказала, что тебе с математикой трудно, неужели бы я тебе не помог?

А Катя, сердито посмотрев на мать и сестру, буркнула:

– Это не твое дело! Успели уже наболтать… Я сама справлюсь! Не нужны мне никакие помощники и наставники! Пойдем, что ли.

Акулина Георгиевна сочла нужным вмешаться.

– Нет, Катерина, ты погоди. Раз тебе человек помощь предлагает, то чего ты ершишься-то? Это нехорошо, даже неприлично. Ведь не кто-нибудь со стороны, а твой же хороший знакомый, друг, можно сказать! Ты, Борис, приходи, приходи, хоть каждый свободный вечер, а уж я её заставлю заниматься!

Катя, не отвечая, вышла на крыльцо, вслед за ней поспешил и Борис.

– Ну и ловок же ты, Борька. Ишь, как маму обошел. Репетитор тоже мне выискался. Понимаю я тебя! В райкоме холодно, да и ходить далеко, на улице уже снег выпал (разговор происходил в начале декабря 1926 года), а тут в доме для свиданий самое подходящее место.

– И не стыдно тебе?!

Борису пришлось потратить немало времени и слов, чтобы убедить Катю, что инициатива о занятиях с ней происходила не от него, а от её матери и Жени, но что перспектива каждый вечер проводить у них в доме рядом с нею, не опасаясь какого-нибудь нескромного намёка, которые им уже приходилось выслушивать от сторожихи райкома, или каких-нибудь насмешек от их друзей, застававших их вместе, его, конечно, прельщала. Но в то же время он твердо обещал, что его пребывание у них по вечерам будет действительно отдано учебе, и ему тоже доставит большую радость.