Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2. Том II - [61]

Иногда он неделями не топил свою квартиру, приходя домой, раздевался и залезал в свое «логово» – в постель, где вместо матраса была всё та же медвежья шкура, на которой он спал и в Новонежино. Накрывался суконным солдатским одеялом, накладывая на него всю имевшуюся у него верхнюю одежду, и засыпал, лишь основательно подрожав.

Если бы не молодость и, очевидно, все-таки изрядное здоровье, то он бы должен был уже давно захворать, но пока всё обходилось.

Неделями не убираясь в квартире, Борис привел её в такое состояние, что заглядывавшая иногда к нему Анна Николаевна приходила в ужас. Устраивала ему крепкий нагоняй, и тогда он хоть кое-как приводил жилище в относительный порядок.

Между прочим, приглашая к себе в гости Катю, что он не раз делал, в душе он боялся, как бы она ни приняла его приглашения и совершенно не разочаровалась в нем, увидев, в каком хаосе он живет.

Но состояние его квартиры все-таки в конце концов Кате стало известно. Борина сестра Люся училась в одном классе с Катиной Женей, а так как она неоднократно относила Борису ужин, то видела запущенность его жилья, проболталась об этом Жене, а та не замедлила поддразнить этим Катю, посоветовав сходить к Борису, чтобы вымыть у него полы и вообще прибраться. Катя, узнав об этом, рассердилась на парня:

– Вот ты все говоришь, что жениться на мне хочешь! А куда ты меня приведёшь? В свою грязную берлогу? Чтобы я её тебе от грязи отчищала? И тебе не будет стыдно?! Смотри, приду к тебе в гости неожиданно, уж всё равно про нас черт знает что болтают… И если только действительно увижу в квартире грязь, немедленно уйду и уж никогда больше ты меня у себя не увидишь! Так и знай!

После такой проборки Бориса словно подменили. Помещение подметалось ежедневно, полы мылись не реже раза в неделю, так же регулярно он стал менять и постельное бельё. Мало этого, из первого же после этого разговора жалования он купил материи на простыни, наволочки и занавески.

Когда Борис принес материю матери и попросил сшить из нее необходимое бельё и занавески, та, конечно, сразу решила, что сын женится, а так как весь последний год его имя связывали только с именем Кати Пашкевич, то, очевидно, что её первой невесткой будет именно эта девушка. Надо прямо сказать, что Анна Николаевна была не очень-то довольна выбором сына: она долго не могла забыть то высокомерное, как она считала, отношение к ней Кати после неудачного вручения ею Бориного послания. Хотя с тех пор, встречаясь с Катей, она не имела повода на неё обижаться: та всегда первая здоровалась, приветливо отвечала на задаваемые вопросы и, одним словом, держала себя вполне учтиво, а по рассказам всех знакомых считалась одной из примерных девушек села, у неё сохранился некоторый осадок неприязни к Кате. Но настроение настроением, а выполнить просьбу сына надо. Анна Николаевна около недели старательно шила Борису постельное бельё, занавески, полотенца и еще что-то… А вопрос о женитьбе у Бориса и Кати становился уже довольно остро и, хотя между ними ничего серьёзного еще не было, но их совместные занятия и пребывание в райкоме носили не совсем невинный характер. Катя уже сама начала всерьёз подумывать о том, что, видимо, этот настырный парень, становившийся ей с каждым днем дороже, от неё не отстанет, да она и сама его никому не отдаст. В конце концов, они договорились, что Катя выйдет за Бориса замуж сразу же, как только окончит школу.

Между прочим, как-то так получилось, что Катя, оканчивая школу, не подумала еще о том, что же она будет делать после неё. Стать учительницей, как предполагали многие её одноклассницы, она не хотела. Она любила пионерскую работу, любила этих бойких любознательных ребят, как пионервожатая могла быть с ними целыми днями, но становиться педагогом никак не хотела. Ей казалось, что учителя как-то становятся не ближе к детям, а, наоборот, удаляются от них, поднявшись на какую-то более высокую ступень. А вожатый – это ровня им, их друг, хотя одновременно и воспитатель. Так на распутье она и находилась до сих пор.

В конце января 1927 года секретарь партячейки железнодорожников предложил Борису Алёшкину подавать заявление о приеме его в партию. Предложение это явилось для парня неожиданностью: он, конечно, мечтал о вступлении в партию, но полагал, что это произойдёт в каком-то отдалённом будущем. Ведь ему всего еще только 19 лет. Он решил посоветоваться об этом со Смагой.

На последней районной конференции ВЛКСМ, происходившей в начале января 1927 года, Смага заявил о своем уходе на партийную работу во Владивосток и находился в Шкотове последние дни, Борис пошел к нему домой, это было в первый раз за все время их знакомства. В квартире у Смаги царил беспорядок: он и жена его Даша, тоже хорошо известная Борису комсомолка, занимались укладкой вещей, готовились к переезду в город. Борис, увидев их занятость, уже собирался уйти, но Даша, поняв, что парня к ним привело что-то важное, весело сказала:

– Вот хорошо, что ты зашел. Нам как раз передохнуть нужно, а то мы с этими книгами замучились, никак их уложить не можем. Давайте попьём чайку, а, Захарий? Тот, затягивая узел на большой связке книг, что-то буркнул в ответ, и через несколько минут все они уже сидели за столом и пили горячий чай с медом и какими-то вкусными ватрушками, привезенными Дашей из дому – из Новороссии, куда она ездила прощаться.