Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2. Том II - [10]

О своей речи на торжественном собрании Борис и не думал, он, конечно, не готовил и не писал её заранее, ведь это был не какой-то особый политический доклад. Сказал он её экспромтом, передав в ней все те чувства, которые владели сердцами и душами почти всей молодежи и уж во всяком случае всех комсомольцев. Впрочем, тогда и большинство ораторов на таких собраниях выступали без заранее написанного текста. Выступали от души, их речи, может быть, не всегда бывали достаточно гладки, не всегда политически выдержаны, но тогда этому особого значения не придавали. Главное, что все они были направлены на заботу об укреплении советской власти и выполнению тех задач, которые ставила перед народом партия. За период своего почти 3-летнего пребывания в комсомоле Борис успел уже достаточно хорошо развить в себе тот ораторский талант, который у него все-таки, видимо, имелся, поэтому выступил хорошо.

Во всяком случае, Анна Николаевна, рассказывая мужу, не смогшему быть на торжественном собрании, о том, как оно прошло, заявила:

– По-моему, все-таки лучше всех сказал наш Борька! Коротко, вдохновенно и очень убедительно! Всем учителям понравилось, и все они меня поздравляли с таким сыном!

Разговор происходил во время завтрака (отец уходил на работу очень рано и поэтому завтракал отдельно, раньше, чем вставала вся семья). Завтракал он в кухне, где, как мы знаем, спал Борис. Последний уже проснулся, но не подавал об этом вида, и, слушая слова мачехи, которая в глаза, наверно, не стала бы так его расхваливать, был очень горд.

Глава вторая

В конторе Дальлеса было решено, что Алёшкин отправится в Стеклянуху 10 ноября, когда туда пойдет подвода с инструментом и гвоздями, Борис задумал воспользоваться имевшимся в его распоряжении днем и съездить во Владивосток, чтобы окончательно утрясти свои отношения с Лесным факультетом ГДУ. Побывав у декана факультета А. В. Василевского, он получил формальное разрешение на годовой отпуск. Это значило, что через год он может снова поступить в ГДУ на этот факультет на первый курс без сдачи экзаменов.

В то время из Шкотово во Владивосток и обратно ходило два поезда: один отправлялся утром, а другой вечером. Борис после завершения дел в ГДУ решил поехать вечерним, уходящим из Владивостока в 6 часов. До отхода поезда времени у него оставалось еще очень много. Ему хотелось разыскать Катю, чтобы повидаться с ней, но, во-первых, он не знал её точного адреса, а во-вторых, не был уверен в радушном приёме. Как ни изменилось за последнее время её отношение к нему, всё же пока она его сторонилась. А здесь, у чужих людей она, конечно, была бы совсем недовольна его появлением. Он отправился в кино. Смотрел только что вышедшую новую картину «Красные дьяволята». Картина ему очень понравилась. Погуляв еще немного по Светланской, как ее по привычке называли горожане, или Ленинской улице, как она теперь называлась официально, он пришел на вокзал, купил билет и спустился на перрон, около которого уже стоял поезд, называвшийся Сучанским, хотя мы знаем, что он ходил только до станции Кангауз. Зайдя в вагон, где уже было довольно много народа, в поисках более или менее удобного места Борис прошел через весь поезд. В вагонах уже стало совсем темно. Освещался этот поезд фонарями со свечами, кондуктора, стараясь сэкономить свечи, зажигали их как можно позднее, во всяком случае не раньше, чем поезд тронется с места. Кстати сказать, к этому времени уже отменили порядок, по которому для китайцев и корейцев выделялись отдельные вагоны, они могли ехать вместе со всеми остальными пассажирами. Однако, привычка оказывалась сильнее приказов, и, как правило, они сами старались в поезде держаться все вместе, занимая какой-нибудь из вагонов. Набивалось их в такой вагон довольно много, все они отчаянно курили свой вонючий табак, от всех пахло черемшой, которую они употребляли в пищу, от большинства пахло потом и грязным немытым телом. Корейцы, как правило, в бане не мылись и одежду меняли только тогда, когда она приходила в негодность, рабочие-китайцы, а ехали главным образом они, тоже особой чистотой не отличались. Ехать два – два с половиной часа в таком вагоне было тяжело. Пройдя через вагон и вздохнув с облегчением чистый воздух на его площадке, Борис осмотрелся кругом, и вдруг, не веря своим глазам, чуть не подскочил на месте от удивления: на площадке противоположного вагона стояла Катя Пашкевич. Поезд уже тронулся, и она, прислонившись к наружной двери вагона, смотрела на проносившиеся мимо дома города.

Перейти из одного вагона в другой по соединительной переходной площадке было делом нескольких мгновений, но Борис, как, может быть, и всякий другой влюбленный юноша, желал продемонстрировать перед девушкой своё бесстрашие, силу и ловкость. Он не воспользовался внутренними дверями, а, открыв наружную дверь своего вагона, спустился на нижнюю ступеньку вагонной лестницы и оттуда перепрыгнул на ступеньку того вагона, в котором ехала Катя. Затем он открыл входную дверь, и когда Катя, обернувшись на шум открывшейся противоположной двери тамбура, увидела влезавшего на полном ходу поезда снаружи неизвестно как там очутившегося юношу, невольно испугалась и воскликнула: