Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2. Том I - [25]

Борис продолжал, не останавливаясь, идти вперёд. Но как только он завернул за угол, он замедлил шаг.

– А стоит ли идти на это свидание? Что это такое Ольга болтала? Мужика Зойке надо! Ну и пускай себе ищет, а ему она не нужна, надоело уже всё… Нацеловались… Хватит… Пусть все к черту убираются…

Он остановился. И даже повернул обратно, чтобы идти в клуб на репетицию, на которую он, конечно бы, опоздал из-за этого свидания. А тут пришел бы вовремя, вот Ковалевский то был бы рад…

Но ему вдруг очень захотелось узнать, сама ли Ольга всё придумала или в этом замешана и Зойка, и он вновь повернул к сопке, на которой было назначена встреча. Зоя была уже там. Увидев входящего на площадку Бориса, она быстро подбежала к нему, спросила:

– А ты почему так опоздал? Я уж думала, что ты и не придешь! Ты сегодня не торопишься?

– Тороплюсь и даже очень. У нас сегодня последняя репетиция. А меня по дороге еще Ольга Кантакузова задергала. Такую ерунду наговорила. Откуда она знает, что у нас сегодня свидание?

– Не знаю, – смущенно пробормотала девушка. – Да стоит ли обращать внимание на ее болтовню… Ну, я сказала, ну и что… И так все знают…

Борису сделалось обидно и досадно. Он оттолкнул девушку, соскочил с площадки и, сбегая вниз, крикнул:

– Эх, ты!! Мне некогда! Ну тебя к черту!

Узнав, что Ольга болтала не по собственной инициативе, а, может быть, даже по просьбе Зойки, он окончательно разозлился.

Свидания с Мамонтовой его привлекали таинственностью, а поцелуи вызывали какое-то еще неосознанное волнение, но ему в этот период не хотелось ничего другого… Какой-нибудь большей близости, какая, как он знал, бывает между мужчиной и женщиной. Зоя не возбуждала в нем настоящего мужского желания, может быть, потому, что он пока не смотрел на девушек с этой точки зрения, а, скорее всего, просто Зоя не смогла в нем это чувство разбудить….

Это было их последним свиданием… Это был конец! С этих пор они не разговаривали и даже не здоровались.

В школе немного посудачили об этом разрыве, а затем перестали. Дружба и ссоры между молодыми людьми бывали частыми, как, впрочем, и сейчас, и особого удивления не вызывали.

Мы бы ни о самом увлечении нашего героя этой девушкой, ни об их отношениях, ни о разрыве, наверно, и не упоминали, но с этого времени у Бориса появилось какое-то снисходительно-презрительное отношение ко всем девушкам и женщинам вообще.

С этих пор он как-то более грубо и цинично стал думать о всех девушках, которых знал. Если раньше он их считал какими-то особыми, нежными, ласковыми, постоянно думающими о чем-то возвышенном и красивом, то теперь, обжёгшийся на встречах с Наташей Карташовой, с Шуркой Сальниковой и с Зоей, он ударился в другую крайность. В каждой встреченной им девушке и женщине он видел развратную Сальникову, или чувственную Зойку, готовых, по его мнению, сойтись с любым парнем в любом месте и в любое время.

Это представление у глупого и, конечно, совсем не знавшего жизни мальчишки, вызвало у него неправильное отношение ко всем девушкам и женщинам.

К сожалению, впоследствии очень многие из встреченных им на жизненном пути женщин и девушек его мнение об этой, как он говорил, лучшей половине человеческого рода, не разбивали, а, наоборот, подтверждали…

* * *

В ночь на новый, 1924 год, в клубе собралось много народа. Как всегда, после доклада о международном и внутреннем положении, сделанном инструктором укома РКП(б) Чепелем, умевшим зажечь аудиторию, прочитали живую газету.

В Шкотове эта форма сценической деятельности появилась с появлением учительских курсов, а затем укоренилась и стала проводиться регулярно, не реже раза в две недели, и обязательно перед каждым торжественным случаем. Организаторами ее были культотдел волисполкома и партийная и комсомольская ячейки.

Заключалась эта «газета» в том, что местные авторы писали заметки, главным образом критические, выявлявшие какой-нибудь недостаток в работе того или иного учреждения, или лица из волостной администрации, или, наоборот, отмечавшие какое-нибудь достижение. А местные же «артисты» читали эту заметку вслух со сцены. Клуб при чтении живой газеты всегда заполнялся до отказа. Ну а Борис Алёшкин был одним из непременных участников её. У него был громкий голос, хорошая дикция и его слушали с удовольствием.

Между прочим, эту «газету» все местные служащие, в том числе и сам председатель волостного совета, боялись. Да и как было её не бояться, когда со сцены во всеуслышание читались похождения какого-нибудь ловкача или описывалась волокита какого-нибудь бюрократа, причем с указанием подлинного имени фамилии провинившегося, иногда сидевшего тут же в клубе и, может быть, в одном из первых рядов. И в то же время, когда в заметке описывался какой-нибудь случай, где хвалились те или иные люди за их примерное отношение к работе, с каким подъёмом аплодировали сидевшим тут же героям подобной заметки. Иногда заметки сопровождались большими карикатурами, нарисованными или учителем рисования Шунайловым, или учеником 5-го класса Семеной. После газеты была поставлена пьеса Мольера «Плутни Скалена», в этой пьесе Борису досталась роль господина Жильбера. Нужно заметить, что в это время в Шкотове драмкружок, руководимый служащим волисполкома Ковалевским и его помощником, мужем учительницы русского языка Мищенко, почти каждый спектакль ставил пьесы Мольера, и не потому, что руководители кружка уж очень любили этого автора, и не потому, что этого очень хотели актеры, а главным образом потому, что пьесы Мольера – комедии очень нравились зрителям, а других комедий, более современных или даже классических, в библиотеке культотдела волисполкома не было.