Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2 - [17]

Янина Владимировна, погоревав о том, как быстро мальчишка износил сапоги, «ведь в начале осени их только сшили», решила запретить ему участвовать в таких поездках и до тех пор, пока удастся сшить ему что-нибудь новое, разрешить пользоваться старыми Юриными ботинками, которые тому стали уже малы.

Пока решался вопрос с Борисовой обувью, тот сладко спал на теплой печке, с головой укрывшись тулупом, и, вероятно, видел во сне весь этот интересный день. Иначе чем же можно объяснить, что день этот запомнился ему на всю жизнь.

Соборный хор приехал в монастырь поздно вечером, его поместили в большом зале монастырской гостиницы. Монахи натаскали туда душистого сена, уложили его широким и высоким валом вдоль стен, накрыли холщовыми половиками. Так приготовили постель для хористов. Посередине поставили длинный стол, вокруг него широкие лавки. На столе стоял пятиведерный самовар, и к моменту приезда хористов из него шел густой пар, а сам он недовольно пофыркивал.

Рядом с самоваром стоял большой фаянсовый чайник, в котором, как потом оказалось, был заварен самый настоящий чай. Боря, как, впрочем, и его товарищи по хору, уже давно не видел такого чая и в глаза. Еще при жизни бабуси пришлось перейти с чая на сушеную морковь, ячменный, желудевый кофе и другие суррогаты. У Стасевичей чая тоже не было, пили молоко.

Кроме того, в разных местах стола дымилось несколько больших чугунов с гречневой кашей, а на деревянных блюдах лежали крупные ломти мягкого, видно недавно испеченного, ржаного хлеба. Посередине стола, в большой деревянной чашке, лежала горка наломанного крупными кусками сотового меда.

Почти для всех такой ужин был предметом давно невиданной роскоши, и приехавшие хористы, усевшись за стол, поглощали все подаваемое с завидным аппетитом. Не отставал от других и Алёшкин, хотя эта еда для него не была диковинкой. У Стасевичей ужины были не хуже, но он основательно проголодался, а кроме того, он находился в таком счастливом времени, когда был способен есть все что угодно, сколько угодно и в любое время, лишь было бы что есть.

Когда все расселись за стол, то неизвестно откуда взявшиеся монахи – молодые ребята (после Боря узнал, что они называются послушниками) стали раскладывать в небольшие глиняные плошки гречневую кашу, сдабривать ее конопляным маслом, ставить их перед каждым певчим и раскладывать перед каждым большой кусок хлеба. Пока ели кашу, эти же послушники разливали по большим жестяным кружкам чай, расставляли их и накладывали на кусок хлеба сотовый мёд.

Приглядываясь к сытым, румяным парням, затянутым широкими кушаками так, что надетые на них черные рясы плотно облегали их тонкие фигуры, ловко двигавшимися по залу, Боря даже позавидовал им. Почти у всех послушников из-под надетых на голову маленьких черных шапочек выбивались пряди длинных волос.

Однако, когда Борис увидел некоторых из послушников, занятых на дворе, увидел, по сколько им приходится колоть и пилить дров, разгребать снега и выгребать навоза, от его зависти не осталось и следа.

После ужина певчие улеглись спать на сенной постели и, как им показалось, не успели закрыть глаза, как уже были разбужены, чтобы идти петь к заутрене. Нельзя сказать, чтобы вставание прошло для всех гладко, кое-кому задержавшемуся с подъемом пришлось отведать довольно ощутимые удары регентского смычка, который, как заметил Борис, регенту больше и служил для того, чтобы ударом по голове фальшивившего певчего приводить его «в сознание». Боря был в числе тех, которые любят понежиться перед вставанием, и ему пришлось отведать вкус регентского смычка. После приема этого «лекарства» все мальчишки зашевелились быстрее, и скоро хор в полном составе уже занимал оба клироса монастырской церкви.

После заутрени, длившейся больше двух с половиной часов, сразу началась ранняя обедня, продолжавшаяся столько же, а вслед за ней пришлось петь и у поздней. Если у заутрени были только одни монахи и послушники, а у ранней обедни добавилось лишь несколько ретивых богомольцев, то к поздней обедне собрались все приехавшие из окрестных деревень и Темникова, церковь была набита битком.

Устали певчие сильно…

Поэтому даже вкусный и сытный завтрак, состоявший из вареной картошки, большого куска вареного мяса и соленого огурца, а также куска свежего черного хлеба, чая, меда и даже одной серо-белой просвирки, все певчие ели без удовольствия. Многие, позавтракав, немедленно легли опять спать, но большинство ребятишек, среди которых был и Алёшкин, выбежали на замощенный крупными камнями и плитами двор и принялись все с интересом рассматривать.

В монастыре Боря был впервые: его интересовало все – и этот огромный вымощенный двор, и высокая кирпичная стена, окружавшая двор со всех сторон, и длинный двухэтажный дом с узкими окнами, в котором, как удалось узнать, размещались кельи «братии», то есть монахов, и высокая изящная колокольня, так хорошо виденная из Темникова, колокола которой издавали какой-то особый по тембру звон, совершенно не похожий на звон мирских темниковских церквей. И дубовая роща, вплотную примыкавшая к стенам монастыря, и возвышавшийся в одном из углов двора огромный дуб, в дупле которого находилась часовня, на ней, по преданию, была первая келья «святого», заложившего монастырь.