Необычные воспитанники - [5]

День миновал без всяких инцидентов. Вечером ко мне зашел учитель коммунской школы, которого ребята звали «дядя Коля». Был он немногословен, свои черные, жесткие волосы стриг ежиком и говорил авторитетно, тоном, не терпящим возражений. Я уже знал, что за плечами у дяди Коли пятилетний стаж работы с беспризорниками, и поэтому отнесся к нему уважительно, с почтением. Мне хотелось выведать от него «секреты» работы с подопечными.

Надо отдать должное, дядя Коля много рассказал мне интересного о жизни беспризорников «на воле», об их ночевках в подвалах, в дачных вагонах, о том, как милиция, общественность вылавливает этих «любителей свободы», определяет в детприемники, трудколонии. Засиделись мы до полуночи, а уходя, дядя Коля доброжелательно и сурово посоветовал мне:

— Духом не падайте, привыкнете. Чтобы ребята слушались, нужно быть с ними строгим, крепко держать в руках. Прикрикнуть, когда надо. Ногой притопнуть. Пускай видят, что вы их не боитесь… сумеете натянуть вожжи.

В дальнейшей своей работе я и стал следовать совету своих двух наставников. В разговоре с ребятами нет-нет да и вверну блатное словечко, желая показать, что знаю их психологию, вижу насквозь, меня, мол, не проведешь. Ходил по коммуне с таким видом, будто я тут хозяин, был не только суров, но и требователен, то и дело прикрикивал на ребят, стараясь держать их в страхе. В общем, «натягивал вожжи». Мне казалось, что авторитет мой среди воспитанников укрепился сразу.

Несколько раз я ловил на себе недоуменные взгляды ребят, но значение их понял только в конце недели. «Открыл мне глаза» Лешка Титов — верткий, веснушчатый подросток, звонкоголосый, с непокорными вихрами на макушке. Титов по наряду должен был подмести двор перед главным домом коммуны, но, бросив метлу на кучу мусора, увлекся бумажным голубем. Все воспитанники в этот день запускали бумажных голубей. (А недавно была другая эпидемия: стрельба из лука ореховыми стрелами, которая чуть не стоила одному воспитаннику глаза.) Близилось обеденное время, территория вся уже была убрана, и лишь один Титов и в ус не дул. Я уже дважды делал ему замечания, но мальчишка словно и не слышал их, вновь и вновь подкидывал голубя, звонко смеялся его удачному полету.

— Сколько раз тебе говорить? — вышел я наконец из терпения. — Это еще что? А ну живо!

И, перехватив титовского голубя, я разорвал его на клочки. Он остолбенел.

— Зачем ты? Ну? Зачем?

— Бери метлу и кончай свой участок!

Крикнул я это сурово и даже сделал такое движение ногой, будто притопнул. Я сам почувствовал, что покраснел от гнева. Ребята, закончившие свою работу, смотрели на нас с любопытством. Титов вдруг вызывающе прищурился, выпятил грудь, произнес негромко, но раздельно:

— На горло берешь? Запугать хочешь? Гляди, у меня коленки затрясутся!

Я никак не ожидал такого ответа и молча хлопал глазами.

— Ну, что ты мне сделаешь? — насмешливо и так же напористо продолжал Лешка Титов. — На хвост соли насыплешь? Ну и полит-ру-ук! Думаешь, в самом деле тебя тут кто боится? Вот на бога берет, вот дерет глотку! Да я на воле на мильтонов чихал! Понял?

И он звонко расхохотался мне в лицо. Никто из ребят не принял мою сторону. Мне ничего не оставалось делать, как повернуться и уйти со двора. Вслед мне несся смех. Я был окончательно уничтожен.

Всю эту ночь я проворочался на узенькой казенной койке. В ушах так и звенел насмешливый голос Титова. Как же мне воспитывать ребят, если авторитет у них потерян? К утру я окончательно убедился, что не в состоянии работать с беспризорниками. Сбежать? Но с какими глазами я приду в свой райком комсомола? Собирался в небе управлять самолетом, а тут с сопливыми ребятишками не справился. Неужели это труднее?

Два дня я не показывался из своей маленькой комнатки, обедал один, после воспитанников. Посоветоваться бы с учителем дядей Колей. Может, я неправильно понял его метод? Но почему-то я стал избегать дядю Колю. Очень уж у него непререкаемый вид. Положение разрешил заведующий коммуной Адольф Гаврилович Боярун, заглянувший ко мне на третий день. Это был загорелый черноволосый человек, с легкой сединой в висках, всегда занятый хозяйственными делами. Он прошел всю гражданскую войну, носил выцветшую командирскую фуражку, галифе и высокие сапоги.

— Заболел что ли? — спросил он меня.

Я сперва забормотал что-то невнятное, а потом вдруг искренне рассказал все, что со мной произошло. Ничего не утаил.

— Видно, нет у меня педагогического таланта, Адольф Гаврилович. Придется профессию менять.

— Да-а, бывает, — протяжно сказал Боярун. — Чего же это у тебя ни одного стула нету? Надо будет принесть парочку. Вдруг придет кто, хоть на пол сажай.

Он опустился на мою койку и стал рассказывать, как под командованием Фрунзе брал Перекоп.

— В брод через Сиваш шли. Ноги вязнут, вода соленая, вонючая. Темень. А белые жарят из орудий, пулеметов! Вокруг — бах! дзынь! Светло, как вот в грозу бывает… иль при зарницах. Полегло нашего бра-ата! Товарища моего ранило, пришлось несть. Совсем выбился… чуток сам не утоп. Так мокрые и шли в атаку. Да-а, всяко бывает. Ну… беляков с Крыму поперли. А ведь до революции-то я и винтовки в руках не держал.