Необычные люди и авантюристы разных стран - [28]
Несколько дней спустя сержант препроводил нового капрала в Эттенхайм, где его представили принцу и старому кардиналу де Рогану101. «Принц являл собой совершенный тип обычного эмигранта: он прыгал, напевал и болтал кстати и некстати. Его дядя кардинал заинтересовал меня гораздо больше. Его лицо было лицом старого уставшего прожигателя жизни, сохранившего достоинство и изящную модуляцию голоса, которые не могли не внушить мне некоторого уважения…»
Впрочем, Лаукхард совершил лишь короткий переход в составе этой необычной армии, где офицеров было больше, чем рядовых, и где солдаты, «набранные из немецких, голландских, итальянских, испанских, польских и французских авантюристов», не получили от своих начальников ничего, кроме « полотняных штанов и шинелей», пока те решали, какую форму надлежит им выдать. В один прекрасный день, вытянув из своих офицеров столько «крейцеров», сколько возможно (Лаукхард, к примеру, потребовал талер за то, что позволил сорвать со своей одежды «республиканские пуговицы»), он воспользовался доверенным ему поручением и покинул Эттенхайм, дав себе слово нигде больше не останавливаться до самого Галле. Но, едва прибыв в соседний город и увидав новые войска, он, прельщенный перспективой новой поживы, переменил решение, – и вот во второй части «Воспоминаний» Лаукхард предстает перед нами в форме капрала «армии Империи»102, обсуждающим самые высокие философские проблемы со своим полковником, не без расчета на «вознаграждение», которое могла, вполне возможно, принести ему эта дискуссия.
IV
К середине 1795 года, по возвращении в Галле, Лаукхард поспешил опубликовать вторую часть своей автобиографии; и я уже говорил, насколько отличен был прием читающей публикой этой части книги от успеха предыдущей, вышедшей тремя годами раньше. Но при переиздании господину Петерсену пришла в голову удачная мысль соединить «признания» немецкого искателя приключений и краткое изложение последующих событий его жизни, или точнее, тех событий, о которых Лаукхард сам поведал в других своих произведениях, так как газеты того времени ничего не говорят о нем. Из этих событий самым значительным и одновременно самым ужасным явилась его женитьба в сентябре 1798 года на солдатской дочери, «особе милой, трудолюбивой и остроумной», но «слишком полной буржуазных предрассудков» для того, чтобы привыкнуть к характеру и образу жизни своего спутника. В конце концов он вынужден был с ней расстаться, а вскоре из-за преследований кредиторов навсегда сбежал из Галле и в продолжении более чем двадцати лет – до апреля 1822 года – влачил жалкое существование помощника пастора, профессора без учеников, но всегда пьяницы и босяка.
Любовь к выпивке, привитая некогда ему тетушкой, явилась – мы видим это на каждой странице «Воспоминаний» – главной причиной всех его несчастий, мешавшей ему подняться выше уровня простого солдата, равно как и заставившей его сложить с себя обязанности профессора. С ранних лет в его характере переплелись этот ужасный порок, часто смущающее нас досадное отсутствие моральных принципов – и то, что могло бы вызвать симпатию и уважение: его ум, удивительная искренность и душераздирающая картина его жизни. Но, со всем этим, не побоюсь сказать, что этот «пройдоха» прежде всего всегда был «лучшим сыном мира»: щедрый, сострадательный, всегда готовый поделиться перепавшими ему деньгами. Даже его «вольнодумство», каким бы шокирующим оно ни было, его «якобинство» санкюлота основываются на очень благородной – если не сказать, мудрой – вере, вере в спасительную силу разума и свободы. Уверяя нас, что «всегда первый встречный мог делать с ним все, что угодно, словно с ребенком», Лаукхард в одной фразе раскрыл нам истинную сущность своего характера; и, наконец, этот вечный «ребенок» показал себя в своих «Воспоминаниях» одним их самых живых и увлекательных рассказчиков среди всех литераторов своей страны.
III. Камерфрау принцессы Ламбаль
I
Немецкая публика очень тепло встретила «Мемуары баронессы Сесиль де Курто, камерфрау принцессы Ламбаль»104, извлеченные из семейных архивов и опубликованные господином Морисом фон Кайзенбергом. «Мемуары» и в самом деле не могли не представлять большого исторического и анекдотического интереса, так как баронесса де Курто являлась участницей не только самых трагических событий Революции, но и была приближенной к королеве Луизе Прусской и королю, ее супругу105, во время своей эмиграции, а после возвращения во Францию входила в интимный кружок императрицы Жозефины106. Баронесса могла видеть и наблюдать много чрезвычайно любопытного, и ее свидетельства, казалось, несут особенный отпечаток подлинности.
Если честно, она не писала «Мемуары», и заголовок книги, данный господином фон Кайзенбергом, поэтому не точен; но он это поправил, добавив в подзаголовке, что «Мемуары» составлены «по письмам баронессы де Курто к госпоже фон Альвенслебен, урожденной баронессе Лоэ» и «по выдержкам из дневника последней». Таким образом, труд, представленный немецкой публике, не являлся подлинными мемуарами, но зато это были подлинные письма, и письма настолько обстоятельные и с такими мельчайшими подробностями, касающимися тогдашних событий, что их документальная ценность по крайней мере равнялась ценности самых подробных мемуаров.
