Необычайная история Йозефа Сатрана - [4]

Консуэла завлекала еще каменщика и облицовщика в одном лице. Этот пройдоха, кроме своих ремесел, овладел также сложным искусством получастных коррупционно-левых профессиональных субпоставок. Получастных потому, что большую часть облицовочного материала он попросту крал на родном предприятии; как человек предприимчивый, он тем самым входил как бы в долю с социалистическим сектором. Впрочем, иных причин там трудиться у него не имелось. В свои тридцать пять лет он был сказочно богат. Ездил на плавно покачивающейся «татре-613», выгодно купленной из вторых рук. Консуэле было неизвестно, что ему отказали уже несколько невест из-за его фантастической скупости и по той же причине бросила жена, сбежав с двумя малолетками. Он жил вместе с родителями в большом новом особняке с холлом и тремя ванными комнатами, дом он оценивал в полмиллиона. Ходили слухи, будто он позволял жильцам купаться только раз в неделю, по субботам, если они соглашались мыться в той же воде, что осталась после него. Жене он выдавал для супа рисинки по счету, а на ночь останавливал часы, чтобы не снашивались.

Он несколько раз прокатил Консуэлу в своей дорогой машине, полагая, что чрезмерных претензий у девчонки, которая неустанно хихикает рядом и кокетливо моргает белесыми ресницами, из-за этого не появится. Совершенно очевидно, что надежды Консуэлы Плечистой на этого Гарпагона, выражаясь мягко, были пустыми.

Столь же преувеличенными были и ожидания Пальца, что на Консуэлу произведет впечатление его залатанный «велорекс». У Пальца не было шансов и против задолжавшего по уши пекаря. Он, Палец, играл роль подсадного ухажера в Консуэлином стремлении доказать собственную неотразимость своим мнимым кавалерам. Инсценировкой провожанья Консуэла, увы, тщетно пыталась досадить пекарю, которому она и ее мамаша достаточно обрыдли. Следить из окна за передвижениями этой смешливой и красноногой экс-невесты ему и в голову не приходило. Первоначально Консуэла замышляла кататься вокруг пекарева дома в «татре-613», но ее владелец по субботам и воскресеньям был особенно занят своей получастной деятельностью, и Консуэлино предложение, прерываемое хохотом, решительно отверг.

Палец, вышагивая своей журавлиной походкой, проводил Консуэлу до самой калитки.

У калитки засмущался и встал, переминаясь с ноги на ногу. При несомненной скромности он все-таки полагал, что один-единственный поцелуйчик и возможный намек на следующее свидание — не слишком высокая плата за трудную поездку в ненадежном драндулете.

— Привет, — сказала Консуэла лаконично и неблагодарно. Из дому доносилось унылое завывание ее мамаши. Она, видимо, пела, а может быть, кто-нибудь поставил ей на ногу тяжелую мебель.

— Погоди, — произнес Палец. — Поди-ка.

Это предложение отнюдь не походило на любовный зов. Скорее, создавало впечатление, что он хочет предупредить о какой-то погрешности в ее туалете.

— Чего? — спросила Консуэла.

— Я — (тут вклинилось то самое непечатное слово) — хотел тебе кой-чего сказать.

Слово-паразит так развеселило Консуэлу, что серые мышки ее зубов едва не выскочили из-под карминовых пуховиков.

Палец стоял разинув рот и записным оратором не казался.

— А ты мне лучше напиши, — крикнула Консуэла, давясь смехом, как другие девчонки давятся рыбьей костью. И исчезла в доме.

Любая ирония была глубоко чужда Пальцу. И к предложению Консуэлы он отнесся с полной серьезностью. Да! Палец написал Консуэле письмо, в котором спрашивал, как она поживает и что поделывает. Что он, дескать, поживает хорошо и вспоминает прекрасные минуты, проведенные с нею. Что будет делать Консуэла в следующую субботу? Он не станет ничего делать, если она, Консуэла, примет его приглашение еще на одну прекрасную поездку. Бензин он процедил через фланелевую тряпку, а бак промыл. И поедут они теперь гладенько, как по маслу.

И подписал: С уважением, преданный Сатран Йозеф.

Письменное излияние Пальца Консуэлу не слишком вдохновило. Письмо она кинула в печку и обратила свои поползновения на интересного получастника с «татрой-613».

Еще одно любовное фиаско вызвало у Пальца приступ задумчивости, усиленной тем обстоятельством, что мамаша Сатранова недолго скорбела по трагически усопшему супругу. Кроме стирки замасленного постельного белья, на ее долю в супружестве с ним ничего примечательного не выпало. Ей еще не исполнилось пятидесяти, и она вдруг стала свободной. По отношению к взрослому сыну, который умел все, а значит, и стряпать, она обязательств не имела. Со всем неистовством своего возраста она влюбилась во вдовца с двумя малыми ребятишками и переехала к нему в один из живенских микрорайонов.

Палец остался сиротой в родном доме. Тяжесть одиночества и недосягаемость даже самых малых любовных радостей обрушились на него более чем когда-либо раньше. «Велорекс» стоял теперь в его дворике, но одиночества радикальным образом не изменил.

— Я на тебя удивляюсь, — сказал ему по-приятельски шахтер Козел, тот самый, который во времена запрета на въезд автотранспорта во двор Сатрана держал его «велорекс» в своем гараже. — И чего бы тебе тоже не жениться, коли мать от тебя смылась?