Необъявленная война - [13]

По сей день меня не покидает нелепая надежда: Мария осталась в жи­вых. Седовласая приехала на конференцию оуновцев в Киев девяносто вто­рого года.

К ветеранам-оуновцам относятся с почтением, и я представляю себе, как семидесятилетней Марии преподносят цветы.

Новые украинские организации воздают должное Степану Бандере, его героической жизни и мученической смерти, но тянутся к Руху, где, впро­чем, тоже хватает группировок и течений. Не все, однако, разделяют яро­стный антирусизм оуновцев, жаждут стрелять по русским.

Когда народ сам признает свою вину, свою ответственность — это од­но. Когда, распаляя к нему ненависть, его требуют к ответу соседние на­роды — это совсем, совсем другое. Цепь ненависти нижется новыми звенья­ми, конца им не видно.

Незапланированная варшавская встреча чем-то напоминала кадры де­тективной киноленты и вряд ли могла пролить дополнительный свет на проблему.

Незнакомец, позвонив мне по телефону, на вполне сносном русском языке назначил свидание. Предупредив при этом:ему звонить нельзя, он свой номер не дает, получить его номер на телефонной станции невозможно — «заскреженный» (засекреченный). В Польше каждый вправе засекретить свой номер, его не будет в справоч­нике абонентов.

Я должен неукоснительно выполнять все условия встречи, не пы­таясь их нарушить.

Не должен ничего записывать при разговоре и не включать маг­нитофон.

Когда дошло до «в-четвертых», у меня возникло желание послать та­инственного собеседника подальше.

Безошибочно это почувствовав, тот заявил: во встрече заинтересован я. Кроме того, он сам — лицо официальное, член государственной комис­сии по расследованию гитлеровских злодеяний и использует всякую воз­можность, дабы встретиться с любым зарубежным литератором. Сейчас его выбор пал на меня.

Через два дня незнакомец позвонил снова. Назвал место встречи, но­мер трамвая, остановку. Сойдя, пройти вперед по ходу движения. При­слониться к первому же фонарному столбу.

Встречавший был невысок ростом, опирался на трость и не закрывал рта до самого своего дома. Среди прочего он рассказал анекдот об улице, по которой мы поначалу шли. Не очень смешной, но свидетельствующий об умеренном свободомыслии рассказчика.

Дом новой застройки. Невысокие этажи. От лестничной площадки длин­нющие коридоры по обе стороны. В коридор выходят двери квартир.

В Польше на таких белых дверях обычно больше замков, чем у нас, — по крайней мере так было в те годы. У незнакомца их оказалось рекорд­ное количество. Совладать с замысловатыми механизмами и секретными кодами ему было нелегко, и эта бестолковая возня возле окованной желе­зом двери снижала напряжение сюжета.

Наконец вступили под низкие своды квартиры. Явно холостяцкой, на­сквозь прокуренной. Две комнаты. Большая, налево от двери — кабинет. Туда, миновав кухню, проследовали хозяин и гость. Книжные шкафы, тол­стые папки с номерами и надписями на корешках. Деревянные ящички с карточками, как в библиотечном коллекторе.

- Мои работы известны на Западе, охотно печатают.— Хозяин по­казал на одну из полок, где торчали пестрые обложки журналов.

Ощущалось какое-то неизъяснимое несоответствие между антуражем и персоной хозяина. Но он мгновенно улавливал настроение гостя.

- Разговор предстоит чрезвычайный. Прежде вопрос: джин? конь­як? водка? виски?

Выпили самую малость. Скромно закусили. (Закуска предусмотри­тельно ждала на столе.)

- Я много лет связан с проблемой, которая вас теперь интересует. — Хозяин закурил трубку. Коробки с дорогим табаком и зажигалки были раз­бросаны по журнальному столику. Курил хозяин несколько картинно. Как морские волки в кинофильмах.

Я не мог взять в толк, о какой проблеме речь.

- И не только теоретически занимался этим вопросом, — продолжал хозяин.— Убийства, связанные с национальной борьбой, национальными антагонизмами. Всякие бандеровцы и прочие...

- Кто относится к прочим?

- Например, поляки, которыми мне пришлось... заниматься в годы оккупации.

- Простите, как понимать — «заниматься»?

- Понимать? Просто. Мы их убивали.

Хозяин меланхолически вертел в пальцах рюмку. У меня закрались сомнения: все ли у него дома?

- Можно, конечно, свихнуться. Но, как видите...

Я не видел и предпочитал молчать.

Хозяин говорил гладко, почти не останавливаясь. Словно шел затвер­женный текст.

Семнадцати лет в сорок первом году он бежал в лес. Родителей отве­ли в гестапо. Мальчика подобрал партизанский отряд. Как выяснилось, аковский. В отряде имелась отдельная группа — несколько парней, — на которую возлагалась необычнейшая задача.

Гитлеровцы не всегда умели опознать польских евреев и евреек. С не­мецкими у них все обстояло в порядке. Полный орднунг. А здесь — не­задача: то хватают чистокровных поляков, то упускают иудеев.

Пришлось искать и нанимать поляков-физиономистов, наделенных да­ром безошибочно определять нацию. Соглашались не все. Однако согла­сившиеся получали хорошее вознаграждение за каждую голову.

- Группа аковских парней выслеживала таких специалистов. Являлась в дом. Именем Польской республики оглашала приговор — и приводила его в исполнение.

- Прямо дома?

- Так.

- При жене, детях?