Необъявленная война - [15]
Знакомые мне места! Маршрут частично совпадал с полосой наступления нашей дивизии в сорок четвертом. Я любил Шешув, не однажды бывал в нем, имел друзей в этом милом городе...
Польские офицеры сопровождали советских «братьев», понимая: разговоры об учениях — блеф, готовится вторжение.
«Поздно вечером,— вспоминает генерал В. Дудник,— уже на обратном пути в Жешув был прощальный ужин. С водкой. Все понимали, что это поминки по нашей дружбе.
Польский полковник, командир танковой дивизии, окончивший нашу академию Генштаба, сумел пригласить генерала Абашина и меня «до ветру». Надо было остаться с глазу на глаз. Чужих глаз и ушей мы одинаково боялись. Фамилию польского командира, к стыду, забыл.
Когда мы остались втроем, он заплакал:
- Товарищи генералы! Мы сделаем все, чтобы наши солдаты не стреляли. Но вы лучше не приходите. Мы справимся сами!
Спасибо, братья-поляки: «справились». И тем избавили нас от еще одного смертного греха «интернациональной помощи».
Войцех Ярузельский сам ввел в Варшаву шесть дивизий, объявил военное положение.
Но ни военное положение, ни интернирование интеллигенции, активистов «Солидарности» не спасли режим, разыгравший еще одну трагедию.
В известном романе Анджея Щипёрского «Начало, или Прекрасная пани Зайдеман» есть мимолетный диалог:
«— О чем вы думаете? — спросил Грушецкий негромко.
- О том, как я был интернирован,— ответил Павел.— Короткая тривиальная история. Однако в нравственном смысле это сказалось хуже концлагеря. Когда я смотрел на мазовецкие и малопольские лица парней в милицейских крапчатых куртках, мне казалось, что я падаю в пропасть.
- Но они ведь не были жестоки с вами, — сказал Грушецкий.
- Жестоки не были, зато просто были. С орлами на фуражках. На широко расставленных ногах. И возле исповедальни тоже ходили вместе с нами к воскресной мессе, когда приезжал капеллан».
На некоторых островах Архипелага ГУЛАГ вохра состояла преимущественно из украинцев. Нет данных о том, что вертухаи являли снисхождение к единокровным братьям из УПА — едва ли не самой многочисленной этнической части островного населения. Пуская в ход приклады, предупреждая «Шаг вправо, шаг влево...», стреляя при «попытке к бегству», вохровцы не выясняли национальную принадлежность жертв.
Но с другой стороны — почему они нередко составляли большинство охраны и конвоя? Почему и их использовали для скрепления «дружбы народов»?
Случайности бывают и в политике. Но их меньше, чем видится на первый взгляд.
После войны едва не все департаменты польской «беспеки» возглавлялись евреями. То были отпетые мерзавцы, прошедшие специальную выучку в Москве. Потом их вышибут из сановных кабинетов за... сионизм. Иные угодят в тюрьму. Но в особую, санаторного, что ли, типа. Их чистокровные польские преемники наносили дружеские визиты наиболее достойным — вино, фрукты, товарищеские беседы о делах. Навещали и самые важные особы.
Об этом мне стало известно от одного из таких катов, благополучно вышедшего на волю, да еще с полковничьей пенсией.
Мое поколение многое соотносит с событиями фронтовой молодости, мучительно избавляясь от иллюзий, рожденных маем сорок пятого года.
После занудливых речей представителя инстанций, запугиваний и посулов (взамен на капитуляцию обещана «зеленая улица» в любой редакции, издательстве, а нет, так нет, не посетуйте...) я брел по раскаленной июльской Москве, исхоженным со школы улочкам, не догадываясь: через месяц советские танки, повторив маршрут «тридцатьчетверок», проложенный почти четверть века назад, принудят капитулировать злату Прагу, сохранившуюся в моей памяти с тех победных, счастливых дней...
Первый вопрос в московском каменном дворе, где начиналась наша жизнь, чаще всего звучал так: «Ты за «красных» или за «белых»?» И потом на всех поворотах и этажах варьировалось в анкетах и собеседованиях: «Ты за кого? Ты с кем?». Будто война и не прекращалась. Между прочим, представитель инстанций чувствовал себя представителем победившей стороны, поручившей ему диктовать неприятелю условия сдачи.
Какое-то размежевание естественно и неотвратимо — люди верят в разных богов, в разные идеи, по-разному видят Добро и Зло. Но надо ли такие различия постоянно доводить до стадии Великой Нетерпимости, рождающей ненависть и только ненависть, когда удар сапожищем в живот варшавской студентки — всего лишь довод в политической полемике или в подковерной борьбе за власть? Когда танки с боекомплектом на Вацлавской площади выдают за благодеяние, а Яна Палаха, сжегшего себя в знак протеста, объявляют сумасбродом?
Противостояние не всегда отливается в явные формы и делается широко известным. Какие-то эпизоды остаются в тени необъявленных войн, ведущихся скрытно, безымянно. Такой эпизод привел меня в запомнившийся еще с фронтовых времен польский городок Санок, куда утром 3 августа 1944 года вступила наша дивизия, а на следующий день ворвались немецкие танки, захватив имущество медсанбата и часть раненых. Однако всех их польские медики исхитрились спрятать в городской больнице, а когда снова пришли советские полки, раненых эвакуировали в армейский госпиталь.
Книга рассказов известного грузинского писателя Г. Цицишвили повествует о пережитом в годы Великой Отечественной войны. Разные человеческие судьбы, подвиги и утраты, мечты о будущем дают писателю возможность показать драгоценные качества советского человека: самоотверженность, способность к бескорыстной дружбе и большой любви, жизнестойкость и мужество, глубочайшую преданность Отчизне.
Михаил Иванович Наумов родился в 1908 году в бедной крестьянской семье в селе Большая Соснова, Пермской области. Отец его долгие годы работал председателем колхоза. Сам М. И. Наумов с юности был на комсомольской работе: как член окружкома комсомола, секретарь райкома и т. д. В 1928 г. вступил в ряды партии. Учился М. И. Наумов в Кизеловской Совпартшколе, а в 1937 г. окончил высшую пограничную школу и стал кадровым военнослужащим. В начале Великой Отечественной войны М. И. Наумов попал в окружение и посвятил себя партизанской борьбе в тылу врага. В своей книге М. И. Наумов рассказывает о славных походах под его командованием в 1942 году на стыке Сумской, Курской и Брянской областей части партизан Червонного района, Сумской области, базировавшихся в Хинельских лесах (так называемой первой группы хинельских партизан или, как их еще именовали, эсманцев). После событий, описанных в данной книге М. И. Наумов водил своих эсманцев, а также хрущевцев, котовцев и киевлян, партизан Белоцерковского, Макарьевского, Коростышевского, Армянского, Эмильчинского и Чапаевского отрядов в глубинные рейды по Украине и Белоруссии по тылам врага, о чем рассказывается в следующей его книге «Степной рейд». За мужество и заслуги в деле организаций партизанского движения М. И. Наумову в 1943 г.
Книга «Отель „Парк“», вышедшая в Югославии в 1958 году, повествует о героическом подвиге представителя югославской молодежи, самоотверженно боровшейся против немецких оккупантов за свободу своего народа.
Воспоминания заместителя командира полка по политической части посвящены ратным подвигам однополчан, тяжелым боям в Карпатах. Книга позволяет читателям представить, как в ротах, батареях, батальонах 327-го горнострелкового полка 128-й горнострелковой дивизии в сложных боевых условиях велась партийно-политическая работа. Полк участвовал в боях за освобождение Польши и Чехословакии. Книга проникнута духом верности советских воинов своему интернациональному долгу. Рассчитана на массового читателя.
Мемуары одного из бывших руководителей партизанского движения в Крыму Н. Д. Лугового — документальное повествование о героической борьбе партизан и подпольщиков за освобождение Крымского полуострова от фашистских оккупантов в годы Великой Отечественной войны. Плечом к плечу с русскими, украинцами, белорусами, грузинами, представителями других национальностей Советского Союза мужественно сражались словацкие, румынские, испанские антифашисты.Автор рассказывает о дружбе, которая, зародившись в грозные годы войны, еще более окрепла в мирное время.
Жозеф Кессель (1898–1979) — современный французский писатель, блестящий романист — открывает новую серию «Библиотека французского романа». В сборник вошли:«ЭКИПАЖ» — роман об авиаторах первой мировой войны.Жан Эрбийон отправлялся на фронт. Он смотрел на едущих с ним солдат и любил их за их страдания, и в особенности за тот отпечаток, что смерть накладывает на лица тех, кого она поджидает. Поскорее бы добраться до эскадрильи! Еще год назад его юная гордость, жажда славы и риска были для него целью существования.