Необоримая стена - [19]

— Скорее, голуби, отвязывайте веревку, пойдемте за мной.

Аника смотал веревку:

— А вы нас на обед не съедите?

Бабка обернулась, сверкнув глазами:

— А ты шутник, парень.

Настя шепнула на ухо Анике:

— Я её боюсь…

— Смелее, Настя, смелее…

Тропинка уходила вглубь леса. Сгорбленная фигура старухи передвигалась по нехоженой чаще с удивительной проворностью.

— Смотрите, — Настя искренне удивлялась, смотрите, она, словно молоденькая перепрыгивает через валежник.

Старуха обернулась:

— Тащишься, как неживая! — Она подскочила к Насте и сорвала с её плеча котомку, — давай я понесу, а то мы так и к вечеру не доберемся!

— Но! — Настя пыталась возразить, — подождите, я сама!

— Погодите! — Аника кинулся вслед убегающей старухе, та словно растворялась в дебрях, — постойте!

В следующую минуту он почувствовал удар, от которого потемнело в глазах.

* * *

— Очнулся, голубь, — старуха склонялась над ним, лежащим на земле посреди леса. — Ведь говорила вам, быстрее надо, быстрее! Поднимайся. Не дотащу я тебя такого здоровенного.

— Что случилось? Где Настя?

— Увели твою Настю, утащили, аки коршуны. Тебя бросили, подумали что убили.

— Как? Кто?

— Да те двое, что возле ямы рыскали. По вашу душеньку они, по вашу.

— Да им не мы нужны были, а…а где сумка?

— Эта? — бабка потрясла котомкой, — да у меня. Уберегла я выходит ваше сокровище. Что ж там у вас такое?

— Да лучше не знать. Одни беды только от него.

— Пойдем ко мне, подумаем, как твою зазнобу из беды выручать.

— Думаешь, она жива?

— Да ведь если бы хотели убить, сразу бы убили, а тут, значит, нужна она им, выходит. Иди за мной, голубь, да смотри шаг в шаг иди, тут вот, видишь, топь начинается.

Превозмогая сильную боль в затылке, Аника поплелся за старухой. Та с привычной легкостью подпрыгивала на кочках, Аника старался не отставать — помогала профессиональная выправка. Зеленая, поросшая мхом трясина с виду напоминала цветущую поляну с густой сочной, но низкой травой.

— Смотри, голубь, не ошибись, шаг в шаг со мной иди. Вон, видишь, деревцо растет, а вокруг холмик. Кажется, что там твердь, а наступишь — конец тебе!

— Ты бы не так быстро, мать, а то мне после угощенья от гостей наших тяжко и голову повернуть.

— Поправим твою голову, только вот до избы моей доберемся. Вон уже и топи конец, еще шагов пять…

Аника почувствовал, как кочка под его ногой стала уходить вниз. За доли секунды он оказался по грудь в трясине.

— Мать! Эй… я провалился!

Старуха оглянулась:

— Экий ты неловкий. Говорила же, шаг в шаг иди! Я сейчас, — она стремительно запрыгала по кочкам и скрылась в пролеске на берегу топи.

— Эй, куда ты!

Ответа не последовало. Аника медленно погружался в трясину. Тягучая жижа словно всасывала его тело в холодную глубь. Ощущение ужаса, леденящего кровь, такого, какой даже не был испытан им во время полета на арену из-под купола, захватывало его разум. Трясина была уже возле самого подбородка, вся жизнь промелькнула перед его глазами. Мама с отцом, дядька Анри, Настя…

— Держи! Хватайся! — старуха тянула к нему большую обломанную ветку березы. Аника из последних сил ухватился за спасительное деревцо. Старуха, с неведомо откуда взявшейся силой потянула его на себя.

— Давай, голубь, помогай. Кроме тебя самого тебе сейчас никто не поможет!

— Спасибо тебе, что не бросила. Аника упал на берегу топи, силясь отдышаться.

— Да нечто мы нехристи какие, вставай, парень, простудишься. Вон смотри, что делается!

Аника только сейчас увидел, как тучи пиявок облепили его ноги там, где была разорвана одежда. Он с остервенением попытался оторвать их.

— Да не дергай их, насосутся — сами отвалятся, их вон немного, не помрешь, тебе повезло, что в одежде был. Раньше знаешь, как с душегубами расправлялись? Кидали голышом в болото, пиявки высасывали напрочь всю кровушку. Вот так — если не захлебнешься, так все равно помрешь.

— Куда теперь?

— А вот, смотри.

Как в сказке в глубине лесной чащи стояла утлая изба.

— Что? — старуха засмеялась, — ищешь курьи ноги?

— Да нет, я, признаться, еще не совсем в себя пришел.

— Заходи, голубь, не стесняйся.

Аника вошел в дверь избы. Затянутые паутиной закопченные углы были завешаны сушеными грибами и пучками трав. На лавке сидел большой черный как уголь кот.

— Вот мое хозяйство.

— Да, и впрямь как в сказке, — Аника озирался по сторонам. Если бы ему раньше кто-то сказал, что он когда-нибудь окажется в избе бабы — яги он бы засмеял его.

— Садись, голубь, снимай свою одежку, я тебе её поправлю, а тебе вот, на пока, — она кинула ему чистую крестьянскую рубаху и штаны, — я тебе сейчас умыться дам.

— А откуда у вас мужские вещи?

— Ты, все сразу хочешь, ты скажи, как звать то тебя?

— Аникей

— Аникей. Хорошее имя, сильное.

— А вас как?

— А как только не кличут. Кто каргой, кто старухой, кто бабкой.

— Ну, есть же у вас имя!

— При рождении Анной назвали.

— Бабаня! — в двери избы вошел здоровенный краснощекий детина с корзиной провизии, — здорово, бабаня, а кто это у тебя?

— А! Вот и внучек мой, Захарка. Для него я бабаня, так сызмальства и звал не баба Аня, а бабаня. Заходи, голубь, заходи. Гость у меня. Лихие люди его ограбить хотели, девушку его увели. Ты то мне и нужен.