Необходимей сердца - [18]

Не разговаривая, быстрым шагом прошли они лагерь и, растревожив заскрипевшую от неудовольствия калитку, вникли в лесную немоту. Нежданно навстречу им рванулась песня. Ее Матвей слышал не раз, но сейчас это была другая песня. Полный счастливого ожидания голос парил над спящими деревьями: «Мы на лодочке катались, золотисто-золотой, не гребли, а целовались, не качай, брат, головой. В саду, говорят, в бору, говорят, растет, говорят, сосеночка, понравился мне, девице, молоденький мальчоночка».

На песню пошли быстрее. Матвей чувствовал медленные, жесткие удары сердца. Впереди возникла живая, мятущаяся точка, она расплывалась, увеличивалась, меняя свою форму каждый миг. Свет словно шел навстречу, за ветками маячили руки костра.

На поляне сидели женщины, тени деревьев плавали по ним, делая их таинственными и бесплотными, как сама темнота.

Им обрадовались.

Матвей испытал чувство собственной никчемности, ему казалось, что он не сможет сказать ничего умного и интересного, и он злился на себя. Костина знали хорошо, он звал всех по именам, и Матвей, не понимая почему, завидовал ему. Матвей стеснялся смотреть на женщин, и взгляд его летал по деревьям, упорно выступающим из ночи.

Перед костром стояла скамейка, и несколько женщин плотно сидели на ней. Все женщины казались Матвею красивыми.

Костин спросил, обращаясь к скамье:

— Скамейку у нас в лагере взяли? Она же тяжелая, попросили бы, мы бы вам помогли.

— В следующий раз попросим.

— Всегда пожалуйста. — Костин трудно втиснулся между сидящими на скамейке, обратился к девушке с короткими волосами: — Как дела, Тося?

Матвей обрадовался, что о нем забыли. Он смотрел на высокую стройную девушку со светлыми волосами, которую несколько раз встречал на поляне, где гулял с детьми, но подойти к ней и заговорить ни разу не решился. Что отличало ее от других? Матвей не мог бы сказать. Сложив руки на груди, девушка слушала разговор Тоси и Костина с внимательной веселостью. Что-то неназываемо нежное, воздушное, ласковое исходило от нее.

Перед костром стоял ящик, на нем постелена газета, ожидающе стояли две бутылки вина, лежали несколько помидоров и уцелевшие от ужина котлеты и хлеб.

— Угощать-то будете? — спросил Костин. — Мы ведь проголодались по дороге.

Женщины засмеялись его простой шутке.

Костин говорил от имени обоих, и Матвею стало неудобно:

«Подумают, что выпить пришли».

«А зачем в самом деле пришли?» — вдруг спросил он себя и тут же забыл о вопросе.

Тося налила стакан вина и поднесла его Костину. Тот выпил, поморщился и пропел, не дожевав котлету: «Легко на сердце от старки веселой, она скучать не дает никогда, и любят старку деревни и села, и любят старку большие города». После этого сказал, кивнув на Матвея:

— Лей и ему, не стесняйся, он свой в доску.

От его слов Матвею стало легче в этой незнакомой компании.

Тося налила Матвею и со словами «за знакомство!» поднесла ему стакан.

— Закуски вот, правда, мало осталось. В следующий раз не будете так поздно приходить.

— Да что вы, хватит, — застеснялся Матвей, улыбнулся и сразу снял морщины улыбки с лица и подумал: «Улыбаюсь, как дурак».

Теперь все смотрели на него, он выпил стакан большими глотками, желая показать, что дело это для него привычное.

Вино обожгло. Не спеша Матвей взял хлеб, помидорину и, набив рот, долго жевал, прислушиваясь к себе.

— Ну вот и познакомились, — с запозданием ответил он на слова Тоси.

Матвей пил из стакана, которым пользовался Костин, и чувствовал себя несколько мгновений неприятно, точно неожиданно прикоснулся к губам Костина — большим, выступающим вперед. После выпитого Матвею стало интересней все вокруг: и слова Костина, и смех молодых женщин.

— А костер-то потухает, — медленно и с сожалением сказал Костин.

— Айда, девчонки, сучья собирать! — крикнула Тося и поглядела на Матвея: — Вы нам поможете?

— Конечно, — с готовностью согласился он.

Ему казалось, что он делает сейчас все для Ольги — так звали ту девушку со светлыми волосами, которая понравилась ему. Он был уверен, что она понимает, почему он уходил сейчас за Тосей и ее подругами: костер будет гореть дольше и дольше, а он будет смотреть на Ольгу.

— Далеко не уходите, а то кавалера потеряете, — весело закричали им вслед, как только они отошли.

— Я присмотрю за ним, — почти над его ухом ответила Тося. И продолжала, только тихо: — Слышал, я над тобой шефство взяла, придется под ручку водить. — Прикосновение горячей кожи и губы, губы — совсем рядом.

«А как же Ольга?» — и он отстранился с оттенком минутного сожаления.

Хрустнула рядом ветка.

— Нашли что-нибудь?

— Очень мало, — шутливо ответила Тося. И Матвей обрадовался, что не обидел ее. — Пора возвращаться, девчонки. Мне только пень один попался, подходите сюда, у кого больше.

Дров принесли немного. Лицо Тосино стало суше. Первый удар выпитого проходил, и Матвею думалось, что все происходит не с ним, а с кем-то хорошо знакомым.

А от новых дров костер вырос и горел высоко. Костин рассказывал анекдоты, стоя за скамейкой и обнимая то одну девушку, то другую за плечи — шутя. Матвей встал за скамейку, там, где сидела Ольга. Он постоял, немного разговаривая, отвечая на пустые слова, и неожиданно для себя положил руки на плечо Ольги.