Необъективность - [69]

Кто-то тронул его за плечо, он поднял лицо. Туман сна отступил, вот он, как мяч, выпавший на дорогу, уменьшается и исчезает, и оставляет лишь слабость. Автобус, словно в отчаянии, шёл и шёл вверх между двух стен тёмных елей. Он обернулся, но лица были опущены вниз, и он нашёл только её глаза. Что это за бестелесные руки? Женщина сзади, на длинном сидении вдруг пошевелилась и, подняв взгляд, торопливо махнула рукой — «Откройте люк, с девочкой плохо». Раньше он сразу же сделал бы это — «Но как она? Самый ветер достанется ей…» — он всё смотрел, без ответа, лицо её оставалось спокойным. Он оттолкнулся руками и встал над проходом — автобус сильно мотало, он, словно и не был с ним связан, на миг завис над дорогой. Но вот рука смогла оттолкнуть крышку люка, воздух ворвался в автобус. Она, плотней завернувшись в куртку, смотрела в окно, и он мог видеть только лишь волосы — как они, несмотря на их чёткий, как медь, рыжеватый отлив, были мягки. Автобус теперь уже рвался под гору, странно, машинно, рыча среди леса. Хаотические удары бьющего по колёсам асфальта пошли в резонанс, стало качать неприятно ритмично. Навстречу прошла колонна грузовиков, и каждый прошумел коротко, глухо. Он думал — что ничего не изменишь, и делать чушь бесполезно, что расчертило его изнутри, и почему немота не пускает…

Вдоль дороги, под насыпью разлеглось тёмно-серое озеро, и ветер, влетающий сверху, стал просто холодным. Солнце теперь находилось значительно ниже, стало не жарким и освещало внутри весь автобус, всё было пробито светом. С другой стороны от дороги и озера, как пыльно-рыжий подшёрсток, тянулось пшеничное поле. На миг усилился гул — навылет прошли мост над ручьём, что полз, извивался по полю, он не успел разглядеть — только тень, да попытка понять, что же это. Справа всё более в даль открывалась долина — сизые от расстояния контуры гор отдалялись и уступали пространство для неба. Во всём застывший порядок, но он почувствовал, что-то проходит, тихо скользит за кустами обратно к вокзалу. Лес, как запнулся, упал, и снова было поднялся, но всё же стал западать — только ниже и ниже. По желтизне предвечернего света в долине плыли большие фигуры из тени. Автобус качнуло, как самолёт, попавший в воздушную яму.

— Остановите у поворота. — Водитель кивнул и вновь, обратившись к дороге, повёл машину по краю. Спиной он чувствовал взгляд, а сам смотрел на асфальт, убегавший под них, на перспективу долины, и на дымы за холмами. — Здесь. — Словно теряя, что нёс, он всё-таки оглянулся — на любопытство сидящих. Это могло ему лишь показаться, что он увидел глаза — была такая секунда. Дверь уже мягко открылась. И, ощущение земли под ногами. Продолговатая банка-автобус, полуприкрытые шторками окна и полусонные лица. Он отошёл и поставил сумку в траву. Автобус видимый, близкий, большой, приглушённо-вишнёвый, двинулся и заурчал, за ним и над ним было лёгкое бледное небо. Он думал о чём-то своём и вдруг вскинул лицо, понимая уже, то, что теперь не успеет. Грудь продолжала вбирать этот воздух — мимо него всё быстрей проползала серо-стеклянная, красно-большая машина. Непроходимые стёкла в реальном — в них отражались далёкие горы, лезть через стёкла — нелепо, а, если в них и бывают проходы, то ты идти в них не можешь. Остатки времени всё вытекали. Кажется, он в самом деле увидел — она была за окном в той же позе — автобус унёс её взгляд туда, где он, когда спрыгнул, ещё не смог улыбнуться.

Заклубился и тоже исчез выхлоп над колесом. И только задняя стенка, с вовсе уж серым стеклом, всё уменьшается, тает — тень коридора дороги и шевеление листьев, завечеревшее небо. В две стороны текла речка просёлка — он сбежал с насыпи и, загребая ногами траву, пошёл к нему на жёлто-красное солнце. Он шёл, она уезжала, а притяжение не пропадало. Он был один и был тоже в пути и, может быть потому, чувствовал, что и он сам, и вся жизнь — тоже почти как автобус.

Кругом лежали холмы. На их округлых жёлто-зелёных неправильных склонах кое-где, редко, тянулись вверх сосны, под ними — чёрточки тени. Теперь и он уже сам далеко — полуразмытая тенью фигура.

12. Гостиница

Осень была ещё слабой, стоял сентябрь, на две недели погода застыла. Днём, когда не было туч, солнце ещё согревало. Было спокойствие бабьего лета, редкие дни замеревшего света. И даже пыль очень ярка. Лес был прозрачен и тих. Его охватила, несла радость от вида бездонного неба, мягкий покой облетавших деревьев, сухих листьев, каменных косогоров и паутины тонких берёзовых веток. Идти было очень приятно, легко, прохладный воздух, казалось, наполнил всё тело. Издалека, с железнодорожной станции, искажаясь меж гор, сюда доносились гудки и их эхо, и что-то вторящий голос.

Гостиница эта стояла в небольшом редком сосновом лесу у края города. Невысокое, в три этажа, здание даже не поднималось над деревьями и только виднелось вдали между ними. Трамвай, укатив вниз к реке, переполз мост. Он был один — вокруг лишь дорога и лес, воздух и, в вышине, голубевшее небо с полуразмытыми в нём облаками. Он оказался как будто во сне. По сторонам от заасфальтированной дорожки возле него была очень красивая осень — серый асфальт был обсажен кустами татарских клёнов, их бледно-жёлтые полупрозрачные листья влились в недвижимый воздух. Изредка клёны совсем исчезали, и открывался огромный обзор. Всё растворяла в себе пустота так, что он ощущал, как, крутясь, падает где-то вдали и на миг застывает в падении сухая сосновая иголка. В эти минуты среди сосен и их теней справа и впереди было видно гостиницу, он шёл, но, как небо, она всё не приближалась. Он вспомнил, что хочет курить, но то ли лень, то ли боязнь замутить этот воздух остановили его, и он сорвал первый попавшийся лист, откусил кончик длинной желтеющей ножки, и горьковатый привкус чуть-чуть обволок, одурманил сознание. Дальше за соснами, перед рекой, шёл большой луг и в лёгкой дымке за ним — строй многоэтажек. Прошлое так истончилось — оно теперь просто впаяно в воздух. После семнадцати лет он не жил на Урале, лишь приезжал по работе и в гости, но то, насколько он был раньше с ними, было отдельною жизнью, и он уже не вернётся — не зачем, не к кому, больно, лишь красота, что вокруг, но и она его уже не держит.