Необъективность - [22]

Саша подъехал к вокзалу и пошёл ко входу. Было немного прохладно — ещё только восемь, но всё же солнце уже пригревало. Он шёл по граниту площадки, чувствовал крепость всех мышц — он хорошо поработал вчера в фитнес-зале, не перебрал, строго в меру. Полупустая реальность — машины и люди, дома, всё вокруг неинтересно — в них нет малейшей интриги. В праздники ехать опять на рыбалку, чтобы уважить начальство — как это всё надоело, да ещё пить вместе с ними. Он глянул на часы на башне — через минуты две-три Маша выйдет. Он понимал — уже скоро, Маша должна всё решить, не сомневался в ответе. Да и куда ей деваться, с подводной-то лодки. Толстый расхристанный чмошник бежал с рюкзаком не уступая дорогу, пришлось замедлиться, встать, пропуская его, и настроение стало похуже. Он даже глянул на небо, но не нашёл состраданья, а только бледные тучи. Впрочем, мужик тот напомнил отца — тот ещё был маргинал, хоть, слава богу, на свадьбе не будет. Досады стало поменьше. Подул, некстати, холодный такой, ветерок — пришлось поправить причёску. Как же идти в ателье, чтобы пошить костюм — чтоб одному, или с Машей? Он сам любил больше шерсть, а Маша может того не одобрить — по мелочам спорить с ней не хотелось. Он безучастно смотрел на ментов, но те, заметив, слегка стушевались и отошли, оглянувшись.

Из темноты незакрытой двери вышла летящяя Маша, остановилась — красуется, в нём поднялась, небольшая, но ревность. Он дал ей время увидеть его и, помахав, пошёл навстречу. За выходные она загорела на даче, отчего стала ещё красивее. Они дошли до машины.

— Нет, сядь на заднем сиденьи, на правой двери замок заедает, вечером съезжу на сервис. — Он нажал кнопку брелка и подошёл, чтоб открыть для неё слева заднюю дверцу, и чуть помедлил, любуясь, как, уже сев, она заносит в машину свои прекрасные ноги. А, сев за руль, обернувшись, сказал — Ну, заезжаем к тебе, чтоб ты переоделась, и потом сразу на службу. Как оно было на даче? — Она чего-то уже говорила, и зажурчал потихоньку мотор — стало спокойно, комфортно, машина плавно ускорилась, чтобы успеть под зелёный.

Смена была трудноватой — днём было много текущих работ, всю ночь аварии — я загонял две бригады, они были злы. В конце концов получилось всё даже красиво, но я поспал три-четыре часа, и теперь, выйдя на воздух, спокойно куря — ведь не покуришь в диспетчерской, даже в окно (наутро Мельников всласть отхамится) — пошёл вперёд по аллейке. Там, за дорогою, будет ларёк, можно взять баночку пива — кому сейчас уже утро, а для меня вполне вечер, и, как приеду домой, будут простыни — чудно! Лицо, как маска, висело на мне — мускулы в нём уже спали. А ноги шли — мимо длинных высоких домов и шелестящих деревьев. Придомовая дорожка свернула в обширный газон и впереди упиралась в дорогу — жалко, конечно, что нет перехода — перебегу, как обычно. Остановившись за самым поребриком, как зоркий сокол, я выжидал промежуток побольше в движеньи машин — хотя их было немного, но, чтоб идти, не бежать — такой не появлялся. Ну вот — сойдёт, но только справа идущий вдоль той стороны, вижу, включил поворотник налево ко мне, тогда и я оглянулся налево — там вдалеке тоже шёл с поворотником, тоже ко мне, и я, вздохнув, полубоком и полуспиной сделал полшага обратно, при этом глядя, как оба всё же проехали прямо. Раздался слабенький хруст, и я увидел под носом стекло, а сам лежу на капоте. Машина тихо наехала сзади и, точно сбоку — в колено. Мне стало очень неловко — ну и чего я разлёгся, и понемногу я начал сползать на асфальт, но только встать почему-то не смог — колено левой ноги вдруг ушло куда-то внутрь и направо. Пришлось опять завалиться. Открылась дверца водителя, вышел высокий мужик — остановился, глядел на меня, я перед ним извинился. — Простите, я сам виноват, сейчас немного вздохну, отойду. — И постарался дышать — получилось, снова попробовал встать — нога почти распрямилась, только я, стоя, качался. Он всё стоял, и я снова сказал. — Сейчас, сейчас отойду, вы уж меня извините. — Он пошёл к дверце, но только я всё стоял, нога не шла, не хотела. Я как-то дёргался, не понимая — и это стало уж слишком. Он снова вылез из дверцы.

— Вам как-то помочь?

— Нет, нет, спасибо, простите. — Но вот пойти почему-то не мог, даже стоять было трудно. И тут меня осенило — халява, а почему не схитрить, эти десять минут до метро можно же с ними проехать. — А вообще-то…, если чуть-чуть подвезти до метро, было бы здорово, если возможно. — И он, кивнув, почему-то опять сел за руль, но потянулся на правую дверцу, что-то подёргал на ней изнутри, потом толкнул, и та чуть-чуть приоткрылась. Я попытался идти до неё, но получилось забавно, нога слегка заболела. Но можно было держаться рукой, и я допрыгал, и влез на сиденье. Он наблюдал мои телодвиженья.

— А вообще вам куда?

— Далековато, на Лиговку.

— Мы довезём вас. Пробки и мы опоздаем на службу. — Странный какой-то, ведь я не прошу…, но, так как он сказал «мы», я наконец оглянулся — там в полумраке от дымчатых стёкол сидела женщина в строгом костюме, я поздоровался, она в ответ протянула немного «Бон Аквы».