Неночь - [11]

– Можно вытащить девушку из грязи, но не грязь из девушки, – он сверкнул идеальными зубами и покосился на Мию. – Ты знаешь, какую цену заплатят твои близкие, если воспользуешься этим клинком. Твои политические союзники тебя бросили. Ромеро. Юлиан. Граций. Даже сам Флоренти сбежал из Годсгрейва. Ты совсем одна, красавица моя.

– Я не твоя…

Скаева отбросил стилет, и тот проехался по полу к тени под занавесками. Мужчина шагнул ближе и прищурил глаза.

– Тебе стоило бы позавидовать своему дорогому Дарию, Алинне. Я проявил к нему милосердие. Для тебя не будет подарка в виде палача. Только темница в Философском Камне и мрак длиною в жизнь. И когда ты ослепнешь во мраке, милая Матушка Время заберет твою красоту, силу воли и глупую уверенность, что ты была чем-то бо́льшим, чем лиизианским дерьмом, разодетым в итрейские шелка.

Их губы почти соприкасались. Мужчина пристально всматривался в нее.

– Но я пощажу твою семью, Алинне. Если ты меня попросишь.

– Ей всего десять, Юлий. Ты не посмеешь…

– Неужели? Ты так хорошо меня знаешь?

Мия посмотрела на мать. В глазах той стояли слезы.

– Как ты там говорила, Алинне? «Не диис лус’а, лус диис’a»?

– …Мама? – прошептала Мия.

– Всего одно слово, и твоя дочь будет в безопасности. Клянусь.

– Мама?

– Юлий…

– Да?

– Я…

В Ваане есть разновидность паукообразных, известных как пауки-источники.

Самки черные, как истиноночь, и обладают самым удивительным материнским инстинктом в животном мире. Оплодотворенная самка плетет кладовую, наполняет ее трупами и запечатывает себя внутри. Если гнездо загорится, она предпочтет умереть, чем бросить его. Если его захватит хищник, она погибнет, защищая свой выводок. И столь яростно ее нежелание покидать потомство, что, отложив яйца, она уже никуда не уходит, даже на охоту. Именно поэтому паучиха-источник может претендовать на титул самой свирепой матери в республике. Поскольку, поглотив все запасы своей кладовой, самка начинает поедать саму себя.

Одну лапку за раз.

Вырывая конечности из грудной клетки. Съедая лишь ровно столько, сколько нужно, чтобы поддерживать свое бдение. Отщипывая и разжевывая, пока не останется одна лишь лапка, цепляющаяся за шелковистую сокровищницу, набухающую под ней. И когда детки вылупляются, выбираясь из нитей, которые она с такой любовью плела вокруг них, то тут же отведывают свое первое блюдо.

Мать, породившую их на свет.

Скажу вам честно, дорогие друзья, во всей республике даже самый яростный паук-источник не идет ни в какое – повторяю, ни в какое – сравнение с Алинне Корвере.

Там, в комнате, где пространство резко сузилось и превратилось в круг, из которого нет выхода, Мия увидела, как мать сжала кулаки.

Гордость заставила ее крепко стиснуть зубы.

Гнев засиял в глазах.

– Пожалуйста, – наконец прошипела донна, словно ее обжигало само слово. – Пощади ее, Юлий.

Победная улыбка, яркая, как все три солнца. Красивый консул попятился, не сводя черных глаз с ее матери. Дойдя до двери, позвал своих людей; мантия клубилась вокруг его ног, словно дым. Без лишних слов люминаты промаршировали обратно в комнату. Мужчина с волчьим лицом оторвал Мию от юбки матери. Капитан Лужица зарычал в знак протеста. Мия крепко прижала его к груди, слезы обжигали глаза.

– Прекратите! Не трогайте мою маму!

– Донна Корвере, именем закона я заключаю вас в цепи за такие преступления, как измена и заговор против Итрейской республики. Вы поедете с нами в Философский Камень.

Вокруг запястий донны сомкнулись железные кандалы, они сжали ее руки так сильно, что женщина скривилась от боли. Мужчина с волчьим лицом повернулся к консулу и покосился на Мию с немым вопросом в глазах.

– Дети?

Консул глянул на малыша Йоннена, завернутого в пеленки и лежавшего на кровати.

– Мальчик все еще кормится грудью. Он может сопроводить свою мать в Камень.

– А девчонка?

– Ты обещал, Юлий! – донна Корвере пыталась вырваться из хватки люминатов. – Ты поклялся!

Скаева сделал вид, что не расслышал слов женщины. Он посмотрел на Мию, хныкающую в изножье кровати. Капитан Лужица прижимался к ее узенькой груди.

– Девочка, мама когда-нибудь учила тебя плавать?

«Кавалер Трелен» высадил Мию на жалкий пирс, торчащий из нижней части разрушенного порта, известного как Последняя Надежда. Дома, как редкие зубы боксера, хаотично липли к краю океана; картину довершали каменная гарнизонная башня и окрестные фермы. Население состояло из рыбаков, фермеров и особенно глупых охотников за сокровищами, зарабатывавших на жизнь, копаясь в старинных ашкахских развалинах, а также более сообразительных ребят, которые мародерствовали у тел своих товарищей.

Шагнув на причал, Мия увидела трех сгорбленных рыбаков, примостившихся на молу с бутылкой зеленого имбирного вина и удочками. Мужчины жадно смотрели на нее, как личинки – на гнилое мясо. Девушка поочередно окинула их взглядом, пытаясь понять, пригласит ли ее кто-нибудь на танец[13].

Волкоед и несколько членов экипажа спустились по трапу. Капитан заметил голодные взгляды рыбаков, направленные на девушку: шестнадцать лет, совсем одна, вооруженная лишь свинорезкой. Закинув ногу на один из причальных столбов, крупный двеймерец раскурил трубку и вытер пот с татуированной щеки.