Ненависть к тюльпанам - [15]

Я старался показать, что ещё чего-нибудь стою и не чувствую сильной боли, поэтому мои ноги двигались быстрее, чем они смогли потом, в первый день моего возвращения в школу, где ребята смеялись и передразнивали меня.

Я шёл прямо на них, и они дали пройти, но один парень сильно шлёпнул меня по попе, рассмешив этим всех остальных. Осмелев от такой наглой выходки, другой шкет попытался повторить её, но оказался недостаточно быстр, и мой кулак врезался прямо ему в нос.

Все закричали, что я бью маленького ребёнка, однако меня это не смутило. Остановившись и развернувшись, я показал всем, что не боюсь никого и готов к драке.

В самом деле, бояться было некого, потому что все страхи я приберёг для встречи с Кийсом!

Я огляделся вокруг: жёлтые листья на деревьях и на земле говорили, что уже наступила поздняя осень. Впереди, в дальнем углу площадки, несколько мальчишек пасовали друг другу мяч, но Кийса среди них не было, и я почувствовал облегчение от того, что мы не встретились в такой ситуации лицом к лицу.

Обернувшись, я увидел Кийса, приближавшегося такой же походкой, как и моя. Вновь слышались дразнилки и насмешки, но на этот раз более доброжелательные, так как теперь они адресовались Кийсу, а его больше любили и боялись сердить.

Я подождал его, и мы пошли рядом. Не хотелось, чтобы кто-нибудь слышал хоть малую часть нашей беседы.

Пройдя несколько шагов, Кийс повернулся ко мне:

— Ты обо всём рассказал!

Я промолчал, не имея слов для ответа. Значит, он считает, что я признался в нашем сговоре! Но мне нечего возразить, я не могу отрицать очевидную истину. Франс побывал в их доме, сообщил всё родителям Кийса, вероятно, даже потребовал показать ему Кийса, чтобы убедиться в правильности своего доноса.

И достаточно! На этом можно бы всё закончить! Мы можем опять стать друзьями, несмотря на высеченные задницы! Смелыми, но проигравшими своё Сопротивление, хотя очень невесело быть партнёрами в любом поражении!

Но этого оказалось недостаточно! На этом всё не закончилось!

Кийс задал вопрос:

— Ты рассказал до порки или после?

Какая теперь разница? Разве это изменило бы походку кого-то из нас?

Но я не мог ответить вопросом на вопрос, тогда Кийс понял бы — какой ответ в нём содержится.

— После! — ответил я.

— Врёшь!

— Нет, не вру!!

— Врёшь!!!

— Я ничего никому не говорил до порки! — крикнул я.

— А я вообще ничего не сказал!

— Ну, ты-то уже мог!

— Тебя же никогда не били до такой степени! — возразил он. — Как они не побоялись, что дело кончится вызовом доктора и обойдётся им в кругленькую сумму?

Всё-таки моя ложь дала некоторый эффект! Кийс уже не считает меня виновником и задумывается, как бы он поступил!

— А тебя? Ведь ты же ничего никому не сказал! — посочувствовал я.

— Я молчал, даже когда мой отец требовал объяснений.

— Что же надо было объяснять?

— Про песок, про автомобиль, другие дела!

— Это ему, должно быть, сказал мой дядя!

— Может быть!

Кийс не сказал это может быть с большой уверенностью. Его злость постепенно стихала, приглушённая сомнением. Он продолжал идти рядом со мной, обдумывая, что бы ещё спросить.

Со стороны казалось, что мы оставались друзьями.

12

Всё, чего мне хотелось, — это снова стать сыном своего отца. Услышать, что он меня называет мой сын или мой Йон!

Мне пришла идея побродить по городу в поисках какого-нибудь заработка: может быть, несколько гульденов, принесённых в дом, смягчат суровый отцовский взгляд.

Я исходил Амстердам из конца в конец. Город выглядел почти опрятно, если не присматриваться слишком внимательно. Тогда становилось видно: на всём лежит тонкий слой коричневой грязи. А разве можно представить себе прежний Амстердам без сверкающих оконных стёкол? От людей пахло кислятиной; каналы превратились в писсуары.

В своих долгих блужданиях мне довелось увидеть многое.

Например, как молодчики из NSB решили продемонстрировать немцам, что голландцы тоже способны бить евреев.

Крупный скандал возник в еврейском кафе-мороженом «Коко» на улице Рийнстраат. Группа парней из NSB и немецкая полиция ворвались внутрь и принялись избивать посетителей прямо у столиков.

Но в этот момент подъехал автобус еврейского боксёрского клуба «Маккаби», и прибывшие спортсмены поспешили на помощь. Хотя их было меньше, но они умели драться и дрались как сумасшедшие, с каждым ударом разбивая носы нацистам.

Те были просто ошеломлены и быстренько ретировались прямо сквозь разбитые окна, расталкивая женщин в стороны. Наверняка, большинство из них потеряли всякий аппетит к подобным встречам.

Видя, как досталось этим из NSB, я радовался и всё высматривал среди них дядю Франса, но в тот раз не повезло. Вот когда не нужно, он тут как тут, а когда он требуется, так его нет!

* * *

Я старался зарабатывать деньги любыми доступными способами: скалывал лёд на крылечках у старушек; помогал загрузить автомашину, пока один из грузчиков отсутствовал; развешивал афиши.

Не помню, о чём они были, за исключением одной, более поздней, когда Гитлер и Сталин уже прекратили притворяться друзьями.

Она называлась «Большевизм — убийца!»: на полу — мёртвые отец и ребёнок, сломанное распятие и рыдающая над ними мать. Я развесил их, вероятно, около двух сотен. Через какое-то время эта картинка стала привычной, но вначале она очень трогала меня. Что, если бы это были мы?.. Отец и я мёртвые на полу, и мать, обезумевшая от горя!